Секретная династия

Панина не было в столице 11 марта 1801 года: во время одной из вспышек высочайшего гнева, в декабре 1800 года, он был изгнан из Петербурга и даже не смел покидать свое имение. События разыгрались без него, и, судя по восклицанию Александра I при первой встрече с возвращенным министром, события шли не «по-панински». Разумеется, 11 марта было прежде всего дворцовым переворотом, только заменившим одного монарха более либеральным. Однако имелись и другие, более значительные последствия этого события. Герцен в 1857 году напечатает в «Колоколе»: «Каждый, кто сколько-нибудь следил за историей русского развития с начала XVIII столетия, видит даже в самые уродливые эпохи ее, что в обществе подымаются, бродят живые силы, требующие больше, чем одного повиновения. Всеобщее отвращение, всеобщее негодование против наглого самовластья Павла, окончившееся таким энергическим протестом, не довольно оценено» (Г. XIII. 38).

Автор «Былого и дум» не раз восхищался «обломками» прошлого, сохранившими самобытность в безликом николаевском мире; такова была старуха Ольга Александровна Жеребцова, старавшаяся в 1840-х годах помочь гонимому Герцену. В 1800—1801 годах О. А. Жеребцова, сестра Зубовых, играла немалую роль в тайных приготовлениях заговорщиков, в частности пользуясь своим влиянием в английских дипломатических и придворных кругах. «Странная, оригинальная развалина другого века, — писал о ней Герцен, — окруженная выродившимся поколением на бесплодной и низкой почве петербургской придворной жизни. Она чувствовала себя выше его и была права. Если она делила сатурналии Екатерины и оргии Георга IV, то она же делила опасность заговорщиков при Павле. Ее ошибка состояла не в презрении ничтожных людей, а в том, что она принимала произведения дворцового огорода за все наше поколение» (Г. IX. 70).

Некоторые цареубийцы видели себя героями-освободителями наподобие древнеримских тираноборцев. П. А. Пален, при новом царе высланный из Петербурга и попавший в опалу, громко говорил об «услуге, оказанной государству и всему человечеству [...]. Мы были, может быть, на краю действительного и несравненно большего несчастия, а великие страдания требуют сильных средств. И я горжусь этим действием как своей величайшей заслугой перед государством »[204].

Любопытный документ, распространившийся в списках и сохранившийся, в частности, среди бумаг Н. К. Шильдера, был писан одним из цареубийц — князем В. М. Яшвилем. Шильдер, как можно понять, считает это письмо к Александру I подлинным[205].

Как известно, Яшвиль был вскоре сослан Александром I под надзор в Калужскую губернию. В самые горячие дни 1812 года Кутузов поручил ему с отрядом Калужского ополчения выбить неприятеля из Рославля. Узнав об этом, Александр I написал: «Какое канальство!» — и сделал полководцу выговор (3 октября 1812 г.): «Вы сами себе присвоили право, которое я один имею, что, поставляя Вам на замечание, предписываю немедленно послать Яшвиля сменить и отправить его в Симбирск под строгий надзор к губернатору». 31 октября 1812 года Кутузов «имел счастье донести», что «отставной генерал-майор Яшвиль в деревню свою возвратился». — Русская старина. 1881. № 11. С. 665—666.

Вот его текст: