Секретная династия

Выходит, из трех проектов, перечисленных на обложке державинского мнения, мы ничего не знаем только об «английской» конституции Панина, «переделанной на российские нравы и обычаи».

Тут, естественно, на память приходит другой «панинский» проект — конституция Д. И. Фонвизина — Никиты Панина-первого, «переделанная» со шведского образца.

Если нечто подобное было наготове у Никиты Панина-второго, оно могло предназначаться сперва для регентства.

Иронически-пренебрежительная записка анонима, между прочим, немало сообщает о самом авторе и представляет его персоной весьма компетентной. Можно заметить, что он служил уже в начале XIX века скорее всего в Сенате, где сосредоточивались бумаги о русских реформах и где уж, конечно, нетрудно было бы познакомиться с мнением Державина насчет перестройки самого Сената. Перед восстанием декабристов этот человек служил (во всяком случае, имел возможность хранить секретные бумаги) в «комиссариате», что можно понять как комиссариатский департамент военного министерства. После 14 декабря автора арестовали или могли арестовать: здание упраздненного кармелитского монастыря в Варшаве использовалось как тюрьма (в нем сидели, между прочим, члены польского Патриотического общества)[211], поэтому выражение «до кармелитов» может означать и арест (угрозу ареста) в Варшаве, и арест вообще, необязательно в Варшаве (нечто вроде «посадить в кутузку»). Если и брали «до кармелитов», то в конце концов без особых последствий для автора, ибо он сам мог вскоре убедиться, что все бумаги в «комиссариате» целы, а прочие — дядюшка «истребил». Запись, понятно, сделана не раньше 1840 года и не позже 1860 года, поскольку именно в эти годы Виктор Никитич Панин, сын Никиты Петровича, мог быть назван «нынешним министром юстиции».

По-видимому, служба автора шла неплохо, если он мог писать столь развернутые примечания на обложке секретного сенатского документа. Система взглядов того, кто в 1826 году гостил «у кармелитов», а позже смеялся над «глупостью» первых конституций, вполне подошла бы крупному начальнику, сделавшему за полвека хорошую карьеру, вероятно, в Сенате.

Искомое лицо более всего похоже на литературного, общественного и государственного деятеля Андрея Андреевича Жандра, дружившего с Грибоедовым и сохранившего подлинную рукопись «Горя от ума».

Жандр (1789—1873), как и «аноним», в 1800-х годах служил в Сенате (в 1803 г. — копиист, с 1804 г. — в сенатской типографии), а затем много лет в Военном министерстве (с 1832 г. — помощник столоначальника в инспекторском департаменте, с 1819 г. — в военно-счетной экспедиции).

Вечером 14 декабря 1825 года он приютил своего приятеля декабриста А. И. Одоевского, после чего был арестован, но затем освобожден, так как «о существовании общества и о замыслах мятежа не знал».

Выйдя от «кармелитов», Жандр успешно продвигался по службе, и на старости лет — с 1853 года — сенатор, причем видный: возглавляет сенатские департаменты и т. п.[212]

Правда, мы не сумели сыскать «подходящего» дядюшку А. А. Жандра, который мог бы хранить и истребить его бумаги в 1826 году, а петербургский арест придает термину «кармелиты» метафорический характер. Однако остальные черты автора Записки и Жандра совпадают! К тому же ни одно из лиц, связанных с декабризмом или польскими тайными обществами 1820-х годов, по своим биографическим данным здесь даже отдаленно не может «соперничать» с Жандром. Свидетельство Жандра [?] придает еще больше веса мелькнувшей и исчезнувшей версии о конституции Н. П. Панина. О том же замысле, как сейчас увидим, сообщают и записки Михаила Фонвизина.

Сокрытие, а быть может, уничтожение «регентской» конституции легко объясняется последующей биографией Панина.

Как известно, после мгновенного взлета в марте 1801 года он впал в немилость у Александра I — в октябре того же года удалился в долгий отпуск, а затем в отставку. Вскоре ему запретили занимать какие-либо должности по службе или дворянским выборам и фактически не допускали в столицы.

Опала Никиты Петровича была одной из самых долгих — с 1801 года до самой смерти в 1837 году.

Любопытно, что одним из доводов Александра I против введения конституции в стране было: «а вдруг изберут депутатом Панина».

Когда родственники Н. П. Панина на коленях умоляли Николая I прекратить двадцатипятилетнюю опалу, новый царь сказал, что императрица — мать Мария Федоровна взяла с него единственную клятву — не возвращать Панина.

Историки занимались вопросом о причинах столь жестокой немилости. Брикнер обнаружил сложную систему интриг (недавнего близкого друга Панина Семена Воронцова и других), скомпрометировавших министра перед Александром I. Царь, в частности, был оскорблен переданным ему откровенным и нелестным мнением Панина о личности и способностях своего повелителя.