Секретная династия

До нас дошли лишь некоторые неясные фрагменты рассуждений и воспоминаний Панина обо всем этом. Два эпизода — о встрече с наследником в соединительных галереях подвального дворцового этажа, когда Панин принял Александра за шпиона, а также хорошо известная история о том, как Павел I едва не захватил список заговорщиков и план заговора, спрятанные в кармане Палена, — обе эти истории в записках саксонского резидента в Петербурге К. Ф. Розенцвейга помещены со ссылкой: «Эти детали сообщены составителю этих записок самим графом Паниным, умершим в начале 1837 г.»[198].

Согласно Розенцвейгу и другим мемуаристам, осенью 1800 года Панин начал тайные переговоры с наследником о введении регентства наподобие английского (наследный принц, парламент и кабинет министров контролировали в те годы безумного короля Георга III). В более самодержавной Дании наследный принц Фридрих тогда же управлял страной вместо психически больного отца Христиана VII, который мог только представительствовать на торжественных аудиенциях. Шведский посол в России Стедингк 3 (15) июля 1802 года докладывал: «Панинский проект революции против покойного императора был в известном смысле составлен с согласия ныне царствующего императора и отличался большой умеренностью. Он задавался целью отнять у Павла правительственную власть, оставив ему, однако, представительство верховной власти, как мы это видим в Дании»[199].

Английский посол в Петербурге Витворт мог дать по этой части полезные советы своему близкому другу Панину: он хорошо представлял английскую систему регентства, связанную с Георгом III, и был заинтересован в свержении Павла, охладевшего к Англии и сближавшегося с Наполеоном.

Адам Чарторыйский в своих воспоминаниях передавал рассказы другого участника тайных встреч, Александра I, о его переговорах «в бане» с Паниным, который «нарисовал великому князю картину общего злополучия и изобразил те еще большие несчастия, каких можно ожидать в том случае, если будет продолжаться царствование Павла [...]. Потребовалось более шести месяцев настойчивых стараний, чтобы вырвать у великого князя согласие на дело, предпринимаемое против его отца»[200]. Наследник, согласно Чарторыйскому, даже обсуждал детали: «Павел должен был бы по-прежнему жить в Михайловском дворце и пользоваться загородными царскими дворцами [...]. Он воображал, что в таком уединении Павел будет иметь все, что только может доставить ему удовольствие, и что он будет там доволен и счастлив»[201].

Между тем Панин, несомненно, обдумывал способ управления в случае регентства. П. А. Пален сообщал позже прусскому дипломату барону Гейкингу: «Мы хотели заставить государя отречься от престола, и граф Панин одобрил этот план. Первою нашею мыслью было воспользоваться для этой цели Сенатом, но большинство сенаторов болваны, без души, без воодушевления. Они теперь радуются общему благополучию, чувствуют его с восторгом, но никогда не имели бы мужества и самоотвержения для совершения доброго дела»[202].

Так или иначе, но в случае успеха Павел объявлялся сумасшедшим, а наследник — регентом. Очень трудно сейчас судить, какую роль могли тут сыграть старые панинско-фонвизинские конституционные идеи. Однако доподлинно известно, что будущий Александр I не раз говорил и писал о пользе ограничения безграничной власти[203]. Весьма вероятно, что в этом духе он беседовал и с вице-канцлером в бане или подземном дворцовом переходе: лучшего довода в пользу конституции, чем бесчинства Павла, трудно было вообразить.

Между тем регентское управление, регентский совет могли явиться подобием императорского совета, о котором мечтал некогда Никита Панин-первый; слабоумный Петр III в 1762 году и «безумный» Павел в 1801 году создавали повод для введения хоть каких-то представительных учреждений (или наделения соответствующими правами тех, что уже имелись, например Сената). Для этих планов живой, но изолированный Павел был бы полезнее Павла убитого и замененного «хорошим царем» Александром: в последнем случае пропадал бы удобный повод для урезания абсолютизма. Конечно, экс-император под стражей мог бы стать объектом для разных честолюбивых замыслов, но в российской истории уже был прецедент: вполне законный император Иоанн Антонович, просидевший много лет в крепости и убитый при попытке Мировича воспользоваться именем этого четвероюродного брата Павла I.