«Но стоит ли уповать на одни церкви?! – думал про себя социолог, которого поиски, в общем-то, неустановленных фактически документов Третьего рейха не отпускали. – Может быть, где-нибудь есть подсказка. Но, быть может, церкви здесь вообще не имеют никакого значения, быть может, я заблуждаюсь? – гадал про себя Фильчиган. Он начинал нервно перебирать пальцами рук покрывало. Заметив, что сама идея, в которую он вовлек коллегу, который как губка впитывает в себя все, о чем начинает рассказывать он ему, начинает Фильчигана раздражать от захождения в тупик. – …Тогда куда еще пойти, куда еще сунуться?!»
Выбора нет, придется засветиться в архив. Пришедшая идея в начале прибытия американцев окончательно внушило его пойти на крайние меры – это выйти в поле видимости администрации. Ведь никому еще из дальнего зарубежья в качестве интуриста рыться в хрониках губернии не приходилось за всю историю города. Фильчиган представил орду журналистов, звонки, приглашения, что-то надо будет сочинять на ничтожный остаток времени, если вообще он у них останется.
Его мысли прервал появившийся в номере Нильсон, лицо его было словно вспухшим. Фильчиган спонтанно обратил внимание на электронное табло, часы показывали, на удивление, ровно 16:00.
– Мой дорогой друг! – Нильсон радостно раскинул руки, заметив отдыхавшего коллегу, взгляд того был направлен в одну точку, словно остекленевший, – ты не поверишь, Андрэ… с кем я сегодня провел время, пока ты бродил по городу…
Нильсон едва выговаривал слова, от него начало нести выпитым алкоголем, запах которого был похож на запах дешевого одеколона.
– Опять русского? – решил угадать Фильчиган, пристально вглядываясь в него невозмутимым взглядом.
Нильсон не ожидал скорого ответа, его взгляд внезапно потускнел, изобразив выражение грусти, не без досады он опустил руки, едва не выплеснув остатки содержимого бутылки.
– Нет… – сказал Нильсон, тут он словно заметил свободную кровать, уселся на нее, не сводя печального образа, который, казалось, прильнул к полу.
– Да что случилось, Бен?! – спросил Фильчиган.
Нильсон не спешил с ответом, наконец он поднял голову с видом опустошенного зомби, его взгляд был словно отсутствующим.
– Андрес, я хочу домой… – чуть слышно проговорил он.
Фильчиган, поняв симптомы расстройства друга, согласился с ним и, повернувшись на бок, попытался вновь обратиться к своим мыслям, как можно скорее придумать дальнейшие действия, за Бена он не беспокоился, зная, что тот скорого уляжется и проспит до самого обеда следующего дня.
Но тут он услышал ухмылку со спины. Не решаясь повернуться, интерес Фильчиган все же заставил это сделать.
– Ты чего, Бен? – спросил он настороженно приятеля.
Тот, не отрывая взгляда, пристально посмотрел на соседа, расплываясь в загадочной улыбке, затем обратил в потолок безучастный взгляд. Его лицо сменилось, отдавая оттенок филистерства.
– Да так, – хрюкнул от удовольствия Бенджамин, – представил, если бы мне скинуть лет так двадцать, я задал бы ей жару! – мечтательно произнес он.
– Кого ты опять там встретил? – спросил Фильчиган.
– Да девчушка там, – Бенджамин дернул указательным пальцем на пол, их номер располагался выше фойе, – одна хорошенькая мне встретилась, говорит, что из Вирджинии.
– Да?! – удивился Фильчиган. – И что она здесь делает в этой серости?
Нильсон пожал плечами, скривив в изумлении губы.
– А черт ее, Андреас знает, сказала, что прибыла посмотреть на дстс… наа… – протянул он, – на-а до-стс… достопримечательности, – путался в произношении Нильсон.
Сделав вид впечатлительного удивления, Фильчиган вновь развернулся в противоположную от товарища сторону, зная, что тот уже ни о чем думать не станет как о смысле своего бытия.
Постояв на балконе своего номера, Фильчиган спустился в фойе ресторана. Он бы поднялся на этаж выше, чтобы спокойно посидеть у окошка бара «Небо», но там ему мог встретиться русский актер или его товарищи, что, собственно, не мешало их встрече и на первом этаже.
Этот господин, Михаил, не о положительной стороне размышлял Фильчиган, путал все планы американцев с его русским гостеприимством. «Впрочем, – Фильчиган, пройдя десять футов, упершись в монолитный парапет набережной, всматриваясь в горизонт реки, гадал, – причем здесь дух русский, когда душа России вся полна непредсказуемостью?»
Поодаль в двадцати шагах от него, расположившись на скамье вдоль брусчатой дорожки, практически утонув в кустах и деревьях, окружавших их, его мысли оторвали два молодых человека, один из них с гитарой, со взъерошенной шевелюрой, изрядно выпивший, аккомпанируя своей гитарой, ударяя по струнам, пел песню. Другой одет более опрятно, и если бы не находившаяся в его руке бутылка из-под пива, было бы очевидно, что второй был трезв. Песня была Фильчигану не известна, но, вероятно, как он догадывался, была популярной на местном уровне.
Хэ-эй, да конь мой вороно-ой. Ой! Да обрез стальной…