Секретная папка СС

«Так, значит, пятый маршрут, или первый «У», и как зовут того азербайджанца?..» Фильчиган, словно предчувствуя что-то хорошее, расположился в кровати под одеялом, сложил под головой руки, довольствовался слагающимися обстоятельствами. Вскоре он почувствовал подступ сна, бросил короткий взгляд на телевизор, посчитал, что сейчас нет ничего более важного того, что предстоит сделать завтра, решил не включать его, чтобы узнать, что там нового появилось после ремонта телекабелей. Попытался представить, где находится этотперекресток, «…направо», после букв «Соломбала». Вскоре он заснул.

После полудня, пообедав внизу гостиницы, как, по словам сквайра, вчера закончился кинофестиваль «Сполохи» и всех артистов, что отдыхали здесь последние семь дней, увезли после десяти часов утра. Так что Фильчиган и преподаватель физики могли спокойно, не озираясь на неожиданное русское благопожелание, плавно переходившее в распитие спиртных напитков, отобедать. Впрочем, Бенджамин Нильсон – истинный аристократ. Но человек, который воспринимает все, что происходит вокруг него, как некую затею, в которой он согласен принять участие, даже если это противоречит его правилам и моральному равновесию. Конечно, если никто об этом не доложит его жене, а после двадцати лет брака – и его детям.

По центральному проспекту вдоль домов и витрин их мчал автомобиль «Волга» капустного цвета. Фэргат в это время не смог выехать к иностранцам, друзей выручил ресепшен, вызвонив свободное такси.

Последующая половина дня предвещала быть благоприятной. На небе висели лишь кудрявые облака, и солнце хорошенько разыгрывалось на небосклоне.

После проспекта они повернули налево вновь, как заметил Фильчиган, к мосту, строению, соединявшему два берега, прямо как две судьбы, как жаждущее соединение между чувствами и объектом желания. На мгновение к социологу пришло воспоминание из романа американского прозаика, мост напоминал уменьшенный вид Бруклинского моста, подвешенного на двух опорах, но пересекавшего небольшую реку, разве можно было себе представить его разрушение, как случилось в романе в Перу, по которому ходил некогда святой. Отчего-то он всецело хотел, чтобы это случилось. Пока они двигались через мост, вдалеке дымили две высокие трубы завода и открывался вид посреди реки небольшого холма. Все это повторялось, и без всякого желания Андреас молился, чтобы им не пришлось вновь проезжать по разбитой дороге, когда они спешили к Новодвинской крепости.

Вскоре там, где их путь, по мнению социолога, продолжался бы, они свернули направо, и, о чудо, впереди лобового стекла, Андреас Фильчиган пришел в скромное ликующее состояние, он взирал на купола, терявшиеся где-то в макушках деревьев. Нильсон знал это поведение товарища, оно означало одно, – что скоро или в ближайшее время загадка подойдет к своему финалу.

На площадке перед металлическими воротами из прутьев у входа на кладбище и располагавшейся внутри него церкви под пристальным взором женщины-милиционера развернулась машина, в которой сидели интуристы, она собиралась, вероятно, на очередной обход кладбища. До этого женщина вышла из внедорожника БМВ, прижимая зачем-то дамскую сумочку, Фильчиган это подметил впервые, так как женщин в униформе с дамской сумочкой на подхвате он не встречал даже в городском парке или Беа Артур. Андреас, словно подгоревший, спешил изучить погребальный участок.

«Хм, – подумал уже никуда не спешивший Нильсон, оглядывая металлические ограждения и надгробные мемориалы с неизвестными ему людьми, – да, как и у нас, ничего интересного, одни надгробья, только моря здесь нет – леса да болота».

Он вспомнил про промокшие ботинки в окрестностях, когда с Фильчиганом они ползали по разрушенной крепости.

«Надо будет посетить как-нибудь «Наутикус», расслабиться. Взять жену и детей. Нет, только детей, нет, и жену тоже надо будет взять…» – размышлял про себя сквайр, некоторые слова которого проскальзывали наружу, тогда он оглядывался, стараясь не выдавать себя, что они интуристы.

Когда он остановился у одного из надгробий, явно выделяющегося среди современного орнамента, Фильчиган уже скрылся внутри архитектурного сооружения с куполами. Оторвавшись от возникшего его интереса по ее рассмотрению, Нильсон так и не проявил желания побывать внутри этой церкви. Он обернулся на появившегося слева от него социолога, вид у него был весьма удрученный.

– Никак не могу принять то, что правды может не быть вовсе, когда кажется, что истина где-то рядом… – сказал Андреас.

– Истина, – задумался сквайр, слегка почесав неаккуратную небольшую бородку, превратившись из затянувшейся щетины, – как говорил Тагор, я преобразую, истина – что вселенная, и познается с ростом человечества, если, конечно, оно вечное, ну, это мое дополнение. И, кажется, оно нелепо…

Нильсон почесал макушку, словно устыдившись своих слов, посчитав, что они трактованы неправильной фразеологией одного из ученых прошлого столетия. На что Фильчиган, заметив в друге экстравагантность, решил его поддержать.

– Тагор… – вспоминал культуролог, – поэт?..