Секретные окна

Мне довелось принять участие в референдуме против нецензурной брани. Референдум проходил в Мэне, и вопрос стоял так: «Надо ли ввести уголовную ответственность за продажу и распространение печатных материалов, содержащих ненормативную лексику?» С тем же успехом можно было спросить: «Надо ли ввести уголовную ответственность за убийство Санта-Клауса?» Большинство из участников референдума отвечали: «Конечно, да». Но когда они заходили в кабинки для голосования, у них все-таки включались мозги, и я рад сообщить, что предложение было отвергнуто 70 процентами голосов против 30, потому что люди сообразили, что понятие «ненормативный» существует только в глазах смотрящего. Что прилично, а что неприлично? Что хорошо, а что плохо? Что морально, а что аморально?

Мы живем в демократической стране, где свобода воли подвергается всяческим ограничениям, хотя по идее должна быть превыше всего. Демократия – обоюдоострый меч. Взять хотя бы всех наших упертых республиканцев и консерваторов, которые бьют себя в грудь и кричат, что вы отберете у них оружие, только если вырвете его из их мертвых холодных рук…

Ладно, их право. Но есть еще люди, которые говорят: «Никто не заставит меня надеть шлем. Я буду ездить на своем мотоцикле, как сочту нужным. Это право, данное мне Богом, и не вам мне указывать, как надо ездить».

Слушайте, мне это нравится. У нас в Мэне нет закона, запрещающего ездить на мотоцикле без шлема, и, с моей точки зрения, это отличный инструмент естественного отбора. Чем меньше придурков, тем здоровее генофонд. Если кому-то не хватает ума надеть шлем, чтобы сберечь голову при ударе о стену, то туда ему и дорога. Он не продолжит свой род, и государство не станет тратиться на его социальное обеспечение.

Ладно, мы понимаем, что демократия – обоюдоострый меч. Дай людям право носить оружие, и рано или поздно кого-то пристрелят. Дай людям право ездить на мотоцикле без шлема, и рано или поздно кто-то размажет мозги по асфальту. Но для многих фундаменталистов и консерваторов этот обоюдоострый меч вмиг обретает одно-единственное острие – когда появляется что-то, оскорбляющее их чувства.

Чаще всего оскорбляются проповедники-фундаменталисты и школьные учителя. Люди вроде Джимми Сваггерта и Пэта Робертсона, которые, будь у них машина времени, заявились бы в Райский сад и сказали Господу Богу: «Господи, у тебя тут есть дерево. Древо познания добра и зла. Давай-ка ты обнесешь его колючей проволокой. Сейчас же!»

Бог не стал обносить древо познания добра и зла колючей проволокой. Иисус говорил: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу». И что касается лично меня: никого не должно волновать, что я читаю.

Не надо мне говорить, что мне нельзя ходить с оружием, если я приличный человек и законопослушный гражданин. Не надо мне говорить, что я обязан ездить на мотоцикле с капой во рту – такой закон одно время действовал в Калифорнии. И не надо мне говорить, какие книги должны стоять у меня на полке.

Еще одно, что касается школьных библиотек. Они выступают in loco parentis, то есть в качестве родителей, а это значит, что им следует подходить к своей родительской роли очень ответственно. Если родители учеников принимают единогласное решение, что какую-то книгу надо изъять из школьной библиотеки, значит, ее надо изъять.

Меня совершенно не задевает, если «Куджо», «Жребий Салема» или «Сияние» изымают из школьной библиотеки или если «Работу» изымают из питсбургской библиотечной системы. Я просто скажу вам, как ученикам, чья основная задача – учиться: как только какую-то книгу изымут из школьной библиотеки, идите… Нет, не идите, бегите в ближайшую публичную библиотеку или книжный магазин и непременно узнайте, что от вас прячут старшие. Если они не хотят, чтобы вы это знали, наверняка это именно то, о чем вам надо знать!

Не позволяйте им пудрить себе мозги. Не позволяйте им думать за вас, потому что ни к чему хорошему это не приведет. Некоторые из самых известных политических лидеров нашего века вводили запреты на книги: Гитлер, Сталин, Иди Амин…

Публичная библиотека Виргиния-Бич

Виргиния-Бич, штат Виргиния

22 сентября 1986 г.

Испанский сапог [103]

Я закончил с «Мизери» и сам поверить не мог, что закончил. Я написал книгу, где были два персонажа в одной комнате. В некоторых отношениях я работал над этой книгой усерднее, чем над любой другой. Она ни на что написанное мною не похожа. Во многих моих книгах есть персонажи-писатели, но те книги – не о писательской работе. А «Мизери» – о ней.