Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет

В далеком 1981 году Маргарет Тэтчер произнесла знаменитую фразу: «Экономика – это метод, а цель – изменить душу». Больше всего меня удивило, что души людей и впрямь изменились, причем именно как следствие предложенного Тэтчер метода. Современные юноши и девушки выросли в эпоху, когда рынки стали свободными для их беспрепятственного участия, а свободные рынки благоволят самостоятельным предпринимателям, полагающимся лишь на собственное усердие и деловую хватку. Это поколение впитало в себя неолиберальную экономику. Именно она стала не в последнюю очередь определять, кто эти люди и чего они хотят добиться. «Мы живем во времена, когда рыночная риторика стала чуть ли не частью поп-культуры, хорошо это или плохо, хотя скорее плохо, – считает профессор антропологии Элис Марвик. – Предпринимательство интересует людей как общая социальная ценность. Они восхищаются знаменитостями и их бешеной деятельностью, взахлеб пересказывая друг другу, какой альбом или фильм лучше всего продается и кто больше всех зарабатывает. Им часто кажется, что если погнаться за деньгами корпораций, то можно достичь независимости и делать потом, что захочешь, ни на кого не оглядываясь. Но в результате это приводит к тому, что мы позволяем корпоративным нормам и ценностям диктовать нам, как мы должны жить».

В эпоху перфекционизма мы склонны легко признать, что нам не следует полагаться на какой-либо коллективный организм, будь то правительство или корпорация, ожидая, что он возьмет на себя ответственность за нас. «Мы уже далеко отошли от той поры, когда компании отвечали за подготовку сотрудников и держали их в штате годами, – говорит Элис. – Мы поощряем этот почти непрерывный поток фрилансеров, сотрудничающих с той или иной компанией год или два и вынужденных самостоятельно поддерживать свои навыки на современном уровне, ведь если они этого не делают и не могут получить работу, то они сами виноваты. Это больше не вина государства, не позаботившегося о своих гражданах, а следствие их собственной неспособности соответствовать ожиданиям рынка труда. Мне кажется, что очень многие люди купились на эту идею».

Но когда такая экономика становится частью нас, это опасно, ведь в результате мы становимся склонны сурово осуждать тех, кому действительно нужна помощь, в том числе и самих себя. Мы начинаем считать себя неудачниками, проигравшими в этой игре. А если нам свойствен перфекционизм и если мы особенно чувствительны к порицающим сигналам среды, то наше «я» рискует стать нестабильным, что влечет за собой мысли о самоубийстве и членовредительстве.

Гениальность неолиберализма проявляется еще и в том, что его мотором служит наше стремление к статусу – он награждает нас за желание обойти остальных членов племени, которое издавна присуще не только человеку, но и его предкам. Как и предполагал его родоначальник Фридрих Хайек, в результате нет необходимости навязывать его силой, в отличие от провалившихся идеологий типа коммунизма или фашизма. «Рынок справляется с управлением людьми, вынуждая их управлять самими собой, – объяснила мне Марвик, – а государство при этом может просто расслабиться и наблюдать».

Некоторые последствия этой постсамолюбивой неолиберальной экономики для наших ценностей хорошо уловили специалисты по нарциссизму профессора Джин Твендж и Кит Кэмпбелл. Они цитируют исследования, указывающие на явные изменения ценностей среди молодежи, особенно в том, что касается индивидуализма и материализма. Так, в 1965 году 45 % первокурсников считали, что для них важно финансовое благосостояние, а в 2004-м – уже 74 %. Ученики средних школ в семидесятые годы вдвое реже, чем в девяностые, говорили, что им хочется иметь «много денег». «Главное изменение в культуре со времен беби-бума до настоящего времени – это желание людей найти подходящее мировоззрение, – сказал мне Кэмпбелл. – А самый значительный рост связан со стремлением больше зарабатывать. Произошел серьезный сдвиг приоритетов с внутренних на внешние ценности».

Все это находит выражение также и в природе наших амбиций. «Вот у вас в Великобритании есть культ известности, и мы во многом переняли его у вас». По результатам опроса, проведенного в 2006 году среди британских детей, «самым желанным в мире» для них было «стать знаменитостью». При этом в США в том же году другое исследование показало, что известность является важным приоритетом чуть больше, чем для половины молодых людей в возрасте от 18 до 25 лет. Твендж добавляет, что есть и другие данные, позволяющие сделать вывод о росте индивидуализма, включая сфокусированность современной литературы и текстов песен на личных переживаниях, а также популярность необычных детских имен. «Но меня больше всего забавляют данные о количестве жителей США, якобы переживших мистический опыт прямого контакта с Богом, – добавляет Кэмбелл. – Оно удвоилось с 1960-х годов».