На следующее утро, перед самым завтраком, я встретился с ним. Дэниел Фабер, 38-летний руководитель Deep Space Industries, высокий, спортивный и харизматичный гений из Тасмании, одетый в одни только голубые шорты до колен, готовил себе блинчики. Усевшись на табурет за длинную столешницу, я поинтересовался, как он пришел к добыче ископаемых на астероидах. «Я учился в Университете Нового Южного Уэльса [97], и со временем мне надоело заниматься дельтапланеризмом, виндсерфингом и сборкой автомобилей на солнечных батареях, – начал он свой рассказ. – Я решил: чтобы принести пользу максимальному числу жителей Земли, нужно заняться стратегией на случай глобальной катастрофы. Я пораскинул мозгами и пришел к выводу, что для начала необходимо вывезти людей с этой планеты. Поэтому я составил список всего, на чем можно было бы заработать на орбите». В его списке было три пункта: солнечные батареи в открытом космосе, космический туризм и добыча ископаемых на астероидах. «Для солнечной энергетики нужны потребители в космосе, иначе она экономически нецелесообразна, а космическим гидом я себя просто не представлял. Так что оставались только астероиды».
«То есть ты, стало быть… – я пытался выразить свой скептицизм, не показавшись грубым. – Ты
«Никто не сомневается, что это произойдет, – ответил он. – Вопрос лишь в том, когда».
Он готовил два блина на двух сковородках одновременно. Пот выступал на его мощных бицепсах. Он прямо-таки излучал калокагатию и выглядел таким же по-гречески совершенным, как тот сексуальный Иисус, висевший над изголовьем моей кровати много месяцев назад в аббатстве Пласкарден.
«И что же ты будешь добывать?»
«Мы не собираемся транспортировать материалы на Землю. Нас интересуют углеводороды, вода, никель, железо. Все необходимое для строительства городов в космосе».
«И ты
«Ну, еще лет тридцать-то я проживу, да, – с оптимизмом ответил он. – Илон Маск хочет отправить людей на Марс к 2026 году. Если бы кто-нибудь другой заявил о таком в прошлом, его бы сочли безумцем. Но Маск – не кто-нибудь другой».
Я снова задал свой вопрос о популярности Айн Рэнд среди его знакомых предпринимателей. Например, говорят, что для Стива Джобса книга «Атлант расправил плечи» была своего рода путеводителем по жизни, а Трэвис Каланик из Uber использовал обложку «Источника» для своего аватара в твиттере. «Инженеры и богачи часто склоняются к либертарианству, – признал он. – Оно до сих пор не проверено на практике, это чистое либертарианство, к которому призывала Айн Рэнд. Нам нужна возможность попробовать. Если бы у нас в космосе был целый ряд более-менее политически изолированных колоний, то там можно было бы проводить такие эксперименты. Это тоже неизбежно случится. Какой-нибудь достаточно богатый человек построит такую колонию и будет делать с ней все, что ему вздумается». Я спросил, почему, как он считает, либертарианство импонирует инженерам.
«Полагаю, они уверены, что смогут придумать что-нибудь получше. Учитывая все недостатки нынешней системы, ничуть не удивительно, что им это кажется заманчивой перспективой», – сказал Дэниел.
«А тебе?»
«Я тоже склоняюсь к либертарианству, – ответил он, – и не встану под чужое знамя. Да, наверняка наши действия могут спровоцировать незапланированные последствия. Однако не попробовав, мы не найдем решения».
Мы сели за стол и съели приготовленные Дэном блины.
Они были идеальны.
В 2016 году послышались первые раскаты грома массового восстания против последствий неолиберализма. Словно в классическом сюжете, живущие «за чертой» люди низкого статуса объединились в попытке свергнуть силы «наверху», и эти кампании своей решительностью удивили даже их лидеров. Чтобы адекватно проследить за событиями того бурного года, нужно сделать шаг назад в собирательные шестидесятые – эру борьбы за гражданские права, во время которой левые заговорили о неравенстве и дискриминации меньшинств. Именно тогда, возмутившись пренебрежительным отношением к их мнению (и в немалом числе случаев поддавшись расизму), многие демократы из рабочего класса переметнулись на сторону республиканцев. В 1964 году 55 % рабочих были демократами, а в 1980 году – только 35 %.