Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет

С ранних лет его жизнь являла собой образец становления западного «я» в миниатюре: мальчишкой он свято верил, что образование может сделать тебя лучше (вполне в духе древних греков), но, кроме прочего, он был убежденным христианином. Все изменилось, когда студентом-теологом он посетил Китай и увидел там страшные вещи, включая тюрьму и детский труд на фабрике по производству шелка, которые навсегда изменили его. «Став свидетелем человеческих страданий, Карл разочаровался в вере, – рассказал мне его биограф Дэвид Расселл. – Вернувшись в университет, он круто изменил направление учебы, бросил богословие и поступил в учительский колледж при Колумбийском университете, где изучал клиническую и педагогическую психологию и получил докторскую степень.

В 1930-е годы Роджерс работал в отделении исследования детей Общества по предотвращению жестокости к детям в Рочестере. Словно эхо того озарения, что почти столетием ранее посетило Финеаса Куимби, ему в голову пришла идея, что важным фактором для выздоровления пациента является характер его взаимоотношений с лечащим врачом. Он убедился, что обращаться с пациентами следует не как с «ненормальными» или «нечистыми», но в типично американском духе оптимизма и доверительности. Больные могли самоисцелиться, но для этого требовалось освободить их от критики, исходящей как от психотерапевта, так и от общества в целом. Роджерс предложил подходить к пациентам с тем, что он окрестил «безусловно позитивным отношением». Мыслители старой Европы полагали, что человеческая природа по сути своей дурна и люди нуждаются в том, чтобы ими управляли. По мнению же Роджерса, мастодонты мысли глубоко заблуждались. Он писал, что «самая суть человеческой природы, глубинные составляющие личности и основа „животного начала“ – вещи положительные: дружелюбие, стремление вперед, рациональное и реалистичное мышление». Подобно Аристотелю, Роджерс верил, что человек стремится к совершенству. Но для достижения счастья его необходимо избавить от общественного осуждения и пренебрежения.

В 1985 году, в возрасте восьмидесяти трех лет, Карл Роджерс все еще жаловался, что Фрейда, этого «авторитарного европейца», до сих пор воспринимают всерьез. Своему биографу он сказал, что идеи психоанализа «соблазнительны и отвратительны», а то, что люди до сих пор не шагнули вперед, «достойно общественного порицания». Даже в заложенной фрейдистами традиции психотерапевтических сеансов, когда врач сидит в кресле вне поля зрения пациента, лежащего на кушетке, «есть что-то отталкивающее». Очевидно, он не шутил, когда призывал обследовать детей психоаналитиков фрейдистского толка. «Едва ли существует лучшее доказательство того, что психоанализ – полная чушь, чем участь детей тех, кто его практиковал. Она незавидная – почти у всех без исключения».

В 60-е годы XX века Роджерс основал научную дисциплину, названную «гуманистической психологией», которая, в свою очередь, породила Движение за развитие человеческого потенциала, сторонники которого верили в невероятную силу личности и ее практически безграничные возможности к постоянному изменению к лучшему. Роджерс и его ученики были убеждены, что работа с психологом полезна и людям, не страдающим расстройствами психики. «Мы считали: что хорошо для невротиков, вполне может оказаться полезно и нормальным», – заявил доктор Уильям Коулсон, директор Западного института поведенческих наук в Калифорнии, где работал Роджерс. Роджерс организовывал «групповые встречи» – терапевтическую среду, в которой под его руководством люди освобождались от социальных ожиданий; им позволялось быть честными с собой и другими; создавалась атмосфера доверия, бесстрашия и «радикальной аутентичности», отчего каждый мог обнажить свою подлинную идеальную сущность и добиться мощного прорыва и трансформации к лучшему.

В 1964 году Роджерс получил грант на трехлетнее исследование и развитие системы групповой терапии на базе монастырей, основанных монахинями ордена Пренепорочного сердца Пресвятой Девы Марии в Калифорнии. В 1994 году Коулсон, принимавший участие в исследовании, охарактеризовал его результаты как «полный провал». Начали они с демонстрации монахиням фильма о групповой психотерапии. «Люди из фильма в конце терапии казались лучше, чем в ее начале, – говорил он. – Они стали более открытыми друг с другом, меньше лгали и не скрывали своих суждений: если кто-то из них не нравился кому-то, они свободно говорили об этом, и если нравился – тоже. Так что они ладили с нами и доверяли нам». Однако, по словам Коулсона, вновь обретенная откровенность вылилась во вспышки лесбийских отношений и бунтарства. «Сначала в проекте участвовали 615 монахинь. Спустя год после нашего вмешательства в их жизнь триста написали Папе Римскому прошение об отказе от пострига. Они не хотели подчиняться ничьим указаниям, кроме велений внутреннего „я“». Роджерс завершил исследование на год раньше, чем планировал. «Мы полагали, что терапия поможет сестрам стать лучше, – сказал Коулсон. – Но она их погубила».