Но, обрезав, наконец, пуповину, соединявшую ее со Старым Светом, Америка стала радикально отличаться от прочих стран. В ее основополагающем документе – Декларации независимости – заявлялось, что «все люди сотворены равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью». Она задумывалась как страна равных возможностей, где никто не стонет под гнетом тирании королей и диктаторов, где каждый волен стать кем пожелает и воплощать свои мечты. Америка была не такой, как все. Жившие в ней мужчины и женщины, как пишет профессор истории Кэрол Джордж, «принимали как должное реальность избранного народа избранной страны, получившей безусловное признание за высокую социальную мобильность и стабильное величие нации».
Таковы предпосылки американской революции эго, затронувшей нас всех. В отличие от идей фрейдистов и европейских христиан, новое видение предполагало, что человек изначально заслуживает лучшего и внутри него уже заложено все, что сделает его здоровым, богатым и счастливым. Разумеется, отчасти это возрождение древнегреческой идеи безграничного совершенствования, основанной на всемогущем «я». Общим у двух стран была еще и необычная обособленная организация: в то время как Греция делилась на полисы – города-государства, Америка была содружеством «соединенных штатов», чья независимость от центральной власти (кроме открыто оговоренных исключений) освящена в Билле о правах. Вполне объяснимо, что этот новый особенный ландшафт дал мощный толчок развитию индивидуализма.
Но, разумеется, чтобы люди смогли по-настоящему измениться, должно было сперва измениться то, как они сходятся с другими и обходят их. Долгий XIX век стал эпохой интеллектуальной и экономической революции, во время которой достижения в науке, технологиях и производстве буквально перевернули представления о том, кто мы есть. То была эра Дарвина, Пастера и доктора Джона Сноу [38], паровых машин и массового производства, железных дорог, электрификации, повышения уровня жизни; истоков социальной мобильности; магнетизма, гипноза, электричества, генов, наследственности, адаптации, эволюции, микробов, инфекций, сил природы – невидимых и вездесущих – внутри нас, под землей и в воздухе. Эта великая буря, без сомнения, сотрясла западное «я».
В прежние эпохи, когда участь человека столь сильно зависела от милости природы, именно физическая среда во многом определяла нашу сущность. Но с наступлением нового времени, когда все меньше людей жило за счет земли, мы становились все свободнее от ее тирании. Мы все еще задавались вопросом, приходя в этот мир: «Что мне делать, чтобы преуспеть?», но с тех пор экономика стремительно становилась почвой для «я» и его мощной контролирующей силой.
Разумеется, такие сдвиги происходили не только в Америке. В Европе экономическая среда также создавала новые формы идеального «я». В 1859 году бывший журналист, железнодорожник и политический активист (а также, как непостижимым образом оказалось, мой прапрадядя) Сэмюэл Смайлс опубликовал «Помощь себе» – первую книгу такого рода, неожиданно ставшую бестселлером. Ею он хотел «побудить молодежь серьезно заниматься достижением правильных целей, не жалея труда, сил, с полной самоотдачей – и полагаться на себя, а не надеяться на помощь или покровительство». Для того, кто жил в Великобритании до промышленной революции, такой посыл мог показаться неправдоподобно оптимистичным. Однако теперь совсем не обязательно было покорно «знать свое место»: терпение и труд могли значительно улучшить жизненный удел.
Это новое представление о личности говорило об изменениях и в мире, и в чаяниях людей, его населяющих. «До XVIII столетия вся власть сосредотачивалась в руках землевладельцев-аристократов, – рассказывает профессор истории Кейт Уильямс. – Смайлс писал в эпоху промышленной революции, стремительного распространения образования и предлагаемых империей экономических возможностей». Впервые человек из среднего класса мог преуспеть, если прикладывал достаточно усилий. Однако требовалась новая рабочая этика, и в своей книге Смайлс отчасти вывел ее. В поисках пропитания и защиты идеальное «я» отныне не полагалось ни на земную знать, ни на Царя Небесного. Хотя христианская этика продолжала доминировать, диктуя глубокий интерес к самоотречению, умеренности и чистоте духа, однако жизнь и благополучие все больше и больше предполагали решение самого индивида. Успех и улучшение положения в обществе становились новыми целями. Выбравшись из-под ливня религии, честолюбие высушило свои крылья и приготовилось взмыть в небо.