Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет

В юрте Пола выдала нам последнее задание: разделившись на небольшие группы, написать и отрепетировать скетч, а затем исполнить его на сцене. Значит, скоро я смогу перестать вести себя как козел. Это меня обрадовало. Поначалу я наслаждался возможностью говорить все, что придет в голову, без страха осуждения и без всякой цензуры. Дать волю внутреннему засранцу в таком гештальт-режиме было весело. Но это тоже оказало на меня удивительный терапевтический эффект. Когда я получил разрешение быть тем человеком, которого так всецело ненавидел, его власть как будто испарилась.

Эта версия меня, которой я так страшился, стала казаться просто ветром, быстро терявшим силу. Я дал ему шанс захватить меня, и он его упустил. Более того, зная об исследованиях личности, я теперь понимал, что он и не мог быть «мной настоящим», потому что такого понятия не существует. Я пришел к выводу, что этот элемент, воспринимавшийся как нечто постоянное внутри меня, наверняка был моей низкой самооценкой. Мне просто следовало постараться чуть сильнее. А для начала можно было открыться этим людям.

В тот вечер я сел ужинать с женщинами из моей скетч-группы. Мы были немного разочарованы тем, что пиком одиозной программы «Максимум» станет всего лишь театрализованное выступление на сцене. «Знаю, она занимается этим уже больше тридцати лет, но я думала, что мы зайдем дальше, заглянем за предел – и тогда-то все и случится», – пожаловалась одна из женщин. Она откусила от своего безглютенового пирога со шпинатом. «Возможно, трансформация произойдет, когда мы свалим от нее подальше». Я разразился смехом, и остальные тоже. Мне подумалось о том, что меня окружают мои «сокурсники». Я был невероятно счастлив быть рядом с ними. Уезжать не хотелось. На протяжении следующих полутора дней, пока наша группа писала, репетировала и исполняла наш ужасный скетч, я смеялся так много и так свободно, как не смеялся с детства. Светило солнце. Волны бились о берег. Это было волшебно.

Утром в день отъезда я заправил кровать и освободил номер в положенное время, чтобы его прибрали к приезду следующего гостя. У меня была тяжелая сумка и четыре часа, которые нужно было убить, поэтому я отнес сумку к стойке регистрации.

«Можно оставить здесь сумку, пока не подойдет автобус?» – спросил я молодого человека с большими искренними глазами за стойкой. Он уставился на меня блаженным взглядом: «Мы не берем на себя такой ответственности».

«Ясно, – сказал я. – Конечно».

Я вытащил себя и сумку на идеальную лужайку с видом на скалы и океан. Когда наконец подошло время уезжать, до меня донеслись голоса шумной молодой компании, распевавшей песню Swing Low, Sweet Chariot [43]. Длинноволосые полуголые мужчины и женщины без бюстгальтеров фигурно взмахивали руками и подставляли лица под лучи солнца. Кто-то играл на бонго. Подслушав их разговор, я узнал, что одну из женщин зовут Флауэрс (Цветы). К собственному удовольствию и облегчению я обнаружил, что освободился от скрипучего взрослого голоса в голове, который иначе наверняка бы осудил и обозвал этих радостных молодых людей. Я не мог сдержать улыбки. Возможно, Эсален все-таки подействовал. Возможно, я и правда изменился. И вдруг, заставив себя подняться на ноги, я ни с того ни с сего пробормотал: «Чертовы идиоты».

* * *

За несколько месяцев перед смертью в 1970 году психолог-гуманист Абрахам Маслоу начал переживать о своем наследии. Он готовился написать критический отзыв об Эсалене и «всей его сети». Одним из волновавших его вопросов была самооценка. В первую очередь Маслоу прославился своей «пирамидой» – теорией иерархии потребностей, описывающей, что мотивирует людей удовлетворять те или иные психологические аппетиты. На вершине пирамиды находилась «самоактуализация», достичь которой, по мнению Маслоу, очень трудно и удается лишь немногим. Ниже располагалась потребность в «самоуважении». По-видимому, Маслоу проводил некие тесты с людьми, отличавшимися высокой самооценкой, вызвавшие у него беспокойство: «Набравшие высокий балл в моем тесте чувства доминирования (или самомнения) чаще опаздывали на встречи с экспериментатором, вели себя менее уважительно, более неформально, прямолинейно и снисходительно, были менее напряженными, обеспокоенными или взволнованными, охотнее соглашались принять сигарету и гораздо охотнее располагались поудобнее без особого приглашения».

Он был не единственным гуру человеческого потенциала, которого на закате жизни обуяли сомнения. Доктор Уильям Коулсон, директор Западного института поведенческих наук, пишет, что «после нескольких лет в Калифорнии Карл [Роджерс] так устал от аспирантов, неспособных и нежелающих работать, что разослал письмо, в котором были такие слова: „Пожалуйста, меньше самомнения. Больше самодисциплины“».