Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет

Дэвид рассказал мне, что, поняв, насколько явно группа искажает презентацию Смелзера, общаясь с журналистами, он выразил протест на одной из их встреч в присутствии Васко. «Я всегда говорил то, что думаю, ведь мой долг был не в том, чтобы озвучивать мнение Джона Васконселлоса, или Боба Болла – нашего исполнительного директора, или Эндрю Мекки – нашего председателя». Позже я нашел еще одну пленку, на которую попало его мятежное выступление. Встреча, на которой это произошло, состоялась 2 февраля 1989 года, вскоре после того, как журналистам скормили сильно приукрашенную новость. Первым выступал Уилбур Брэнтли – республиканец и герой вьетнамской войны. «Нам необходимо добраться до самой сути вопроса, но я сильно сомневаюсь, что мы сделаем это в своем финальном отчете или где-то еще, – сказал он. – Такие люди, как Натаниэль Бранден, работают в этой области более тридцати лет и тоже не дошли до сути. Меня очень беспокоит, чтó мы заявляем журналистам и чтó печатается в СМИ. Мы подразумеваем, что достигли сути, а это не так. Мы подразумеваем, что профессора, которые провели это исследование, согласны друг с другом, и это тоже неправда. У меня всё».

Затем, после обсуждения другого вопроса, настала очередь Дэвида. Он признался группе, что, прочтя официальную версию встречи со Смелзером, подумал: «Вряд ли Нил Смелзер имел в виду такое заключение». Поэтому он позвонил ему. «Я спросил его мнение, и он согласился, я цитирую, что это „искажение“ и что это „неправильно“. Он считает и даже настаивает, что в финальном отчете он и члены факультета должны представить истинную картину».

Затем в наушниках раздалось недовольное рычание самого Васконселлоса: «Отчет, который я видел, содержит цитату из его презентации. Если она неверна, ее следует исправить. Если же она верна, то ничего исправлять не нужно», – сказал он.

И тут же поддержать Васко поспешил его сотрудник: «Мне странно это слышать, ведь я делал копии презентации Нила в Миллбре 8 сентября, если я правильно помню, и тон его голоса, использованные слова и прочее были очень одобрительными, оживленными и полными энтузиазма».

Однако по мере того как я продолжал свое расследование, слушал пленки и читал документы целевой группы, тайна вновь покрывалась мраком. Доктор Смелзер был, оказывается, персоной весьма изменчивой. С одной стороны, он всегда точно описывал все научные аспекты и решительно высказывался в том смысле, что полученные данные не подтверждают идею о самоуважении как вакцине для общества. Но, с другой стороны, он временами на удивление сильно старался показать, что согласен с комитетом. Например, он говорил, что самооценка, «как всем известно», является «важным фактором» в возникновении социальных проблем [66]. Затем из отправленной Васко личной служебной записки я узнал, что через четыре дня после выступления Дэвида канцелярия комитета связалась со Смелзером, чтобы выяснить, сказал ли Дэвид правду, действительно ли Смелзер был недоволен цитатой, которую они использовали на открытом брифинге, и считал ли он ее «искажением» его мнения, требующим исправления. Хотя Смелзер признал, что не все технические нюансы были отражены, он, если верить содержанию записки, сказал, что его «устраивает то, в каком виде приведена цитата». Так что же там творилось?

Я не смог бы докопаться до истины, не разыскав Смелзера. Разговор с ним стал еще одним откровением. Похоже, что ему навязали крайне деликатную политическую игру. «Моим главным мотивом была верность Калифорнийскому университету, – сказал он мне. – Я уверен, что помогал им выкрутиться из потенциально очень сложной политической ситуации». Все началось, когда Васко позвонил президенту университета и спросил, чем тот может помочь. «Могло показаться, что это невинный звонок, но это было не так, – объяснял Смелзер. – Васконселлос возглавлял Бюджетный комитет, и президент не мог проигнорировать этот факт. Он не знал, что делать».

«Он не мог просто сказать „нет“? – спросил я. – Он не мог отказать Васко?»

«Васконселлос имел рычаги влияния на бюджет университета, – ответил он. – Он не давил прямо. Он не говорил: „Я сокращу вам финансирование, если вы этого не сделаете“. Его предложение звучало примерно так: „Думаю, университет мог бы направить часть своих ресурсов на решение этой проблемы, не так ли?“»