Сельский врач

Моргун хотел было откровенно поговорить с Лапиным: так, мол, и так, получены письма, давайте разбираться вместе, но передумал. Когда он, как бы между прочим, стал интересоваться житьем-бытьем хирурга, Лапин, словно ожидавший удобного случая, с нарочитой скорбью сказал:

— Стряслась беда с Василием Сергеевичем. Я уж все думки передумал, не знаю, как и чем помочь ему. Дернул же его лукавый поухаживать за учительницей, дочерью председателя колхоза Татьяной Семеновной. Вы ее знаете — симпатичная девушка, но, как на грех, у этой симпатичной девушки не менее симпатичный жених — наш сельский председатель Антонов. Вмешался, конечно, сам глава семейства, а вы знаете, какой Семен Яковлевич — человек крутой, горячий и вдобавок дружил крепко с родителем Антонова, можно сказать, свои они с Дмитрием Дмитриевичем и намерения там серьезные. Тобольцев, конечно, нашему доктору от ворот поворот, дескать, не в свои сани не садись, чужому счастью не мешай. Тут бы Василию Сергеевичу и отойти, а он за свое… Я уж советовал ему по-дружески: брось ты эту грязную возню в соперники, не к лицу это интеллигентному человеку, кандидату в члены партии, а он опять за свое — не отойду. Теперь понимаете, какая ситуация получается…

Рассказ Лапина не на шутку встревожил Филиппа Марковича. Да, действительно ситуация неприятная, и хотя в жизни часто встречаются подобные истории, но Моргуну показалось, что он сейчас нащупал тоненькую ниточку для разгадки источника обвинительных писем! Антонов! Впрочем, нет, он хорошо знал Антонова, они встречались на исполкоме, на районных партийных конференциях, и здесь, в Федоровке, у Антонова светлая голова…

Но разве не бывает так, что даже самые светлые головы туманит ревность?

«К сожалению, бывает. Люди есть люди», — горько раздумывал Моргун.

А Лапин, каким-то своим чутьем угадав, что попал в точку, продолжал напевать:

— Антонов грозит Донцову, Донцов Антонову, а от этого страдает наше общее дело, нарушены нормальные отношения сельского Совета с больницей. Но главное — нет покоя Василию Сергеевичу. Крепится он, вида не подает, но я-то сердцем друга чувствую — тяжело ему здесь. Председатель колхоза волком смотрит, о председателе Совета и говорить не приходится… А тут еще среди населения нехорошая молва пошла, народ, известно, за Тобольцева да за Антонова руку тянет…

— Ну а сама Тобольцева? Как она? — живо спрашивал Моргун.

Борис Михайлович махнул рукой.

— Каждой женщине приятно, если за ней ухаживают. Но дело не в Татьяне Семеновне. Если по-человечески прикинуть, ох, тяжеловато работать Василию Сергеевичу в Федоровке, — вздохнул Лапин.

Их дальнейшему разговору помешал голос Василия:

— Тетя Даша, носилки!

Моргун вышел в коридор. Тетя Даша спешила к выходу с носилками, а через минуту в амбулаторию внесли завернутого в тулуп человека.

4

Василий отряхнул от снега белые фетровые бурки, обшитые желтой кожей, торопливо снял пальто, заиндевелую на морозе шапку-ушанку и только теперь увидел Моргуна. Он даже не успел поздороваться, как тот коротко спросил:

— Что?

— Кажется, тяжелый случай крупозного воспаления легких, — доложил Василий и распорядился, чтобы больного раздели и положили в третью палату.

— Откуда?

— С зимовки. В Ташлинке зимует колхозная отара овец. Возмутительно: человек заболел пять дней тому назад и лежал без помощи. Спрашиваю у старшего чабана, почему не сообщили в больницу? А тот ответил мне: «Моя мал-мала сама лечила, моя чаем поила, водкой растирала», — говорил Василий, надевая халат.

Через несколько минут в третьей палате собрались Василий, Моргун, Лапин, Корней Лукич и дежурная сестра Вера Богатырева. Старик фельдшер положил на стол чистый бланк истории болезни, чтобы тут же заполнить и отметить назначения врача.

Вооружившись фонендоскопом, Василий выслушал сердце, легкие чабана, сосчитал пульс. Моргун тоже извлек из кармана врачебные принадлежности, с которыми никогда не расставался, и стал внимательно обследовать больного.

— Кажется вы правы, Василий Сергеевич, — подтвердил он диагноз доктора.

Когда врачи вернулись в лапинский кабинет, Моргун строго сказал:

— Очень поздняя госпитализация. На пятый день с воспалением легких — это никуда не годится.

— Не наша вина, Филипп Маркович, — поспешил оправдаться Лапин. — Вы сами видите, больной поздно обратился за помощью. — И Донцову: — Не забудь отметить это в истории болезни.

— А по-моему, и наша вина есть, — возразил Василий. — Я, например, до сегодняшнего случая даже не знал, где находится эта зимовка, а таких зимовок у нас несколько, и на каждой живут люди…

В глазах у Бориса Михайловича вспыхнули колючие злые огоньки. Он сердито хрустнул пальцами, окинул доктора злобным взглядом, как бы говоря: ну зачем ты все это говоришь в присутствии Моргуна…

— Так и человека потерять недолго, — продолжал Василий.

— Вот вам, Борис Михайлович, еще один случай, который подтверждает, что активное выявление больных не налажено, — уколол Моргун главврача.

— Так ведь зимовка эта у черта на куличках, — отвечал Борис Михайлович. — С руководителей колхоза спрашивайте.

— И с них спросим.