Сельский врач

— А мне кажется, нужно хотя бы один раз в неделю объезжать эти зимовки, проводить беседы с животноводами, чтобы немедленно сигнализировали о больных, — предложил Василий.

«Ну хорошо, хорошо, ты у меня теперь сам будешь каждую неделю ездить по зимовкам и не вздумай пенять на погоду или на бездорожье», — мысленно пригрозил Борис Михайлович доктору.

— Да, да, Василий Сергеевич, вы правы, нужно посещать зимовки, — одобрительно соглашался Моргун.

Было у него и еще одно дело к федоровским врачам: в конце января состоится областной съезд участковых сельских врачей. Зареченский район должен выделить одного докладчика. Когда он сказал об этом, глаза Бориса Михайловича лихорадочно заблестели, и в них можно было прочесть: «Я могу выступить с докладом, лучшей кандидатуры не найти во всем районе…»

Перед взором Бориса Михайловича всплыла сцена в колонном зале Дома Советов, трибуна с микрофонами, с графином воды.

«Слово для доклада предоставляется главному врачу федоровской больницы товарищу Лапину», — объявляет председательствующий, и Борис Михайлович с бодрой непринужденностью направляется к трибуне.

«Это о нем писали в «Медицинском вестнике».

«Его сразу можно узнать по портрету», — слышит он шепот в зале и снисходительно ждет, когда смолкнут аплодисменты… Но голос Моргуна возвратил его к действительности.

— Как вы думаете, кто мог бы выступить с докладом? — спросил он у врачей.

— Вы начальство, Филипп Маркович, вам лучше знать, — с елейной улыбочкой проговорил Лапин.

— Василий Сергеевич, а что, если мы поручим вам? — неожиданно спросил Моргун.

Борис Михайлович позеленел от злости. Почему Донцову, а не ему? Разве не главный врач руководит всей больничной жизнью? И вообще, что представляет из себя Донцов и почему Моргун цепляется за него?

— Не знаю, Филипп Маркович, сумею ли, — возразил Василий. — Докладчиком должен быть более опытный товарищ, а я новичок.

— Совершенно верно! — торопливо подхватил Борис Михайлович. — Доклад — дело серьезное, и его нужно поручить опытному врачу, который не первый год работает в сельской больнице и знает всю подноготную нашей жизни.

— Мы советовались с Орловской, она тоже поддерживает вашу кандидатуру, Василий Сергеевич, — продолжал Моргун, не обращая внимания на слова Лапина.

И Борис Михайлович, обладавший удивительной способностью на глазах перестраиваться, с деланной непринужденностью проговорил, обращаясь к Василию:

— Соглашайся, дружище, доклад ты сделаешь отличный. — И Моргуну: — Мы, Филипп Маркович, доклад подготовим вместе.

— Я так и думал, — обрадовался тот.

Борис Михайлович сослался на какие-то дела и ушел из кабинета. Ему было тошно слушать разговор Моргуна с Донцовым о докладе.

— Тема приблизительно такая: «Хирургическая помощь в условиях сельской больницы». Думаю, что те сто четыре операции, которые произвели вы в больнице, могут быть отличным материалом для содержательного доклада, — говорил Филипп Маркович.

Вдвоем они листали операционный журнал, копались в историях болезней, подбирая характерные факты.

У Василия чуть ли не с первого знакомства появилось к Моргуну теплое чувство уважения. Филипп Маркович порою бывал резковат и прямолинеен, без стеснения мог отчитать за промах, иногда даже повышал голос, но не копался в мелочах и не придирался попусту. Он был хозяином своего слова: уж если пообещал, непременно исполнял свое обещание.

Просматривая историю болезни шофера Кузнецова, Моргун как бы между прочим полюбопытствовал:

— Как ваша самодеятельность?

Василий настороженно взглянул на собеседника, силясь разгадать, с какой целью тот интересуется самодеятельностью — одобряет его участие в ней или, наоборот, подобно Лапину, считает, что драмкружок — это непростительная трата врачебного времени.

— Не мешает, — хмуро отозвался он.

— Да не об этом я, — отмахнулся Моргун. — Думаете, пригрожу начальственным перстом, дескать, каждый сверчок знай свой шесток? Нет, Василий Сергеевич, наоборот, очень хорошо, что вы живете жизнью села, не отрываетесь от этой жизни. Говорят, вы комедию готовите? Если не секрет, расскажите.

— Мы ставим смешной водевиль о том, как некоторые сельские люди, пожив годок, другой в большом городе, нахватаются всякой «культуры», а потом, приехав в родное село, всему удивляются, позабыв, как растет капуста. Роль такой горе-горожанки исполняет учительница Тобольцева, а ее жениха-стилягу изображаю я. Между прочим, Тобольцева очень хороша в этой роли, — с воодушевлением рассказывал Василий. Он говорил о самодеятельности с таким увлечением, будто она теперь заполнила всю его жизнь.

— А как вам удается роль жениха Тобольцевой? — с лукавой заинтересованностью спросил Моргун.

Василий стушевался, понимая, что собеседник задал вопрос не случайно.

— Вы уже знаете, — смущенно обронил он и, в упор глядя на Моргуна, откровенно признался. — Скрывать не стану. Женихом Тобольцевой себя не считаю, но люблю ее, люблю по-настоящему…

— Любовь — это счастье, но я слышал другое, будто у вас тернии на сердечном пути, — озабоченно продолжал Моргун.

— К сожалению, без этого не бывает…