Сельский врач

— Можешь ли ты простить меня, любимый? Я ошибалась, я была ослеплена, а теперь как будто прозрела, — произнесла Татьяна заученную фразу и бросилась к партнеру.

По тексту Антонов должен был сказать: «Я очень рад», но вместо этих слов он с жаром выпалил:

— Да, да, я знаю, ты ошибаешься, ты ослеплена, но придет время и ты действительно прозреешь!

Увлеченные зрители, ничего не замечая, дружно аплодировали, а Татьяна отступила на шаг от Антонова, не зная, что делать, но пришел на выручку занавес.

— Знаешь, Дмитрий, это безобразие! Кому нужна была твоя отсебятина! — с возмущением бросила Татьяна.

За кулисами Василий набросился на Антонова:

— На сцене исполнитель должен соблюдать дисциплину! В тексте пьесы вашей последней реплики не было!

— В сердце она у меня. Понимаете, доктор, в сердце, — не выдержал Антонов.

— Зрителям нет дела до вашего сердца. Вы исполняли роль, а значит, будьте добры относиться к ней добросовестно.

— Вы обвиняете меня в недобросовестности? — сквозь зубы спросил Антонов и шагнул к Василию. В глазах у него поблескивали недобрые искорки, под кожей чуть подкрашенных гримом щек вздулись тугие бугры желваков. Он, Антонов, долго молчал, долго крепился, но сейчас почувствовал такую злость на этого удачливого доктора, что жестко бросил:

— Я вам по-хорошему говорил, доктор, она вашей не будет. Оставьте ее в покое. Вы здесь человек случайный, временный…

Антонов схватил графин, глотнул холодной воды и, видимо, немного успокоившись, тихо сказал:

— Мне кажется, вы поймете меня…

Жанну Мазур долго не отпускали со сцены. Вместо двух она исполнила четыре песни, а кто-то требовательно кричал «бис», и не умолкали аплодисменты. Счастливая и взволнованная, она готова была петь хоть до утра.

— Ой, товарищи, как хорошо! Я не думала, что у нас, в Федоровке, все такие хорошие и умеют ценить песни, — возбужденно говорила за кулисами Жанна Мазур.

— В деревенской глуши и вдруг обнаружились ценители песен? Этого не может быть, — шутливо усомнилась Татьяна.

— Не будь злопамятной, Танечка, — погрозила ей Жанна.

— Товарищи, разрешите засвидетельствовать факт перевоспитания Жанны Сидоровны, — заявил учитель математики, и она впервые не стала спорить с ним…

После концерта Василий и Татьяна возвращались из клуба. Еще раньше она убедила его, что Новый год они должны встретить вместе в семейном кругу. Василий согласился, но сейчас, после неприятной стычки с Антоновым, после демонстративного ухода Тобольцева с концерта (Василий видел это), ему не хотелось идти в дом Тани. Вполне возможно, что туда придет Антонов, конечно придет, и зачем садиться за стол, где тебе не рады, где в твою сторону будут бросать косые взгляды? Не лучше ли подхватить Таню и уйти с ней к себе домой. У Ивановны найдется закуска, в шкафчике на кухне хранится бутылка вина — ну чем не праздник!

У калитки Василий остановился.

— Ты что? — встревожилась Татьяна.

— Может быть, пойдем в другое место, — осторожно сказал он.

— Глупости, Вася, да, да, глупости! Мы с тобой можем пойти куда угодно и пойдем, к нам пойдем. Отца боишься? И напрасно, напрасно, глупенький. Я теперь никого не боюсь, никого. Я люблю тебя, на всю жизнь люблю. А кто может помешать нашей любви? Кто?

— Никто! Идем. — И Василий решительно толкнул плечом калитку.

3

На днях Василий положил в стационар колхозницу с неясным заболеванием: та жаловалась на упорные головные боли и бессонницу. Василий видел: по ночам она глаз не смыкала, об этом же докладывали сестры на пятиминутках. Он прочел чуть ля не весь учебник нервных болезней, но разгадку болезни там не нашел.

Сегодня федоровские самодеятельные артисты ехали в Заречное на районный смотр. Пользуясь этой поездкой, Василий решил взять с собой больную женщину, чтобы показать ее в райбольнице невропатологу.

Увидев, как доктор, бережно поддерживая пациентку, подошел к машине, а потом заботливо усадил ее в кабину, Татьяна пошутила:

— Боюсь, как бы ты не спутал меня на сцене с больной и не спросил бы вместо «На что вы рассчитываете?» — «На что вы жалуетесь?»

— Тебя, Танюша, я не спутаю с тысячью больных и миллионом здоровых женщин, для меня ты — неповторимая.

— Знаю, после концерта побежишь к Орловской на операцию и даже не вспомнишь о «неповторимой».

— Вспомню, Танюша, обязательно вспомню… и побегу на операцию, и ты не будешь сердиться…

Кончалась погрузка декораций. У машин толпились любопытные федоровцы, напутствуя своих артистов, они желали им успеха, просили не посрамить чести родного колхоза и без первого места домой не возвращаться.

Подошли Грушко с Тобольцевым.

Протянув руку Василию, Грушко сказал:

— Вся надежда на ваш драматический. — И Тобольцеву: — Как думаешь, Семен Яковлевич, не подведут артисты?