Сельский врач

— Врач, представитель трудовой народной интеллигенции, должен быть человеком чутким, внимательным, он обязан высоко держать честь своего звания и дорожить доверием Родины, — говорил Шубин. — Но, к сожалению, товарищи, у нас еще есть врачи, которые своим поведением, своим отношением к труду пятнают почетное звание советского медицинского работника!

Василий, конечно, даже подумать не мог, что последние слова брошены в его адрес. Он рассеянно слушал областное начальство, а из головы не выходила докучливая мысль: «Что случилось? Почему кто-то решил вычеркнуть меня из числа докладчиков?». Ему было обидно и не потому, что хотелось блеснуть красноречием или удивить врачей докладом, нет, было неловко перед профессором, который столько говорил о его будущем выступлении, и, наконец, было жаль времени, затраченного на подготовку к докладу.

«И чего это я мучаюсь из-за какого-то выступления. Куда полезней послушать других, — успокаивал себя Василий. — По всей вероятности, начальство экономит время, докладчиков и без меня хватает…»

Во время перерыва он увидел, как Моргун подошел к Шубину. По их жестам нетрудно было догадаться, что они о чем-то горячо спорят. Моргун, тыча пальцем в программу, что-то требовал, а Шубин отмахивался и, видимо, твердо стоял на своем.

— Хотя Шубин не согласился, но вы обязательно выступите, — решительно заявил Моргун, подходя к Василию.

— Да в конце концов, что там стряслось? — спросила Орловская.

— Не посмотрят в святцы, и в колокол бух, — осуждающе бросил Филипп Маркович. — Не разобрались, не проверили, а принимают решение!

— В чем не разобрались? Чего не проверили? Ты говоришь загадками, — волновалась Орловская.

— Загадку мы решим потом.

Василия как-то не встревожила эта «загадка», и он даже не понимал, почему вдруг Моргун и Орловская так близко принимают к сердцу это неожиданное событие? Останется непрочитанным доклад? Ну и что же?

На съезде Василий встретил много знакомых врачей, с которыми учился когда-то, и на перерывах разговорам не было конца. Бывшие однокурсники горячо рассказывали о своих делах, Василий не оставлял в тайне свои, и часто можно было слышать:

— А помнишь Вовку Кутина? Диссертацию защитил!

— А помнишь Женьку Щербину? Психиатром стал!

— А помнишь Галку Смоленскую? На Сахалине!

И это «а помнишь» повторялось без счета, потому что знакомых однокурсников было много, разъехались они по всей стране, и у каждого — своя судьба…

3

В последний день работы съезда Василию сообщили: к пяти вечера его вызывает заведующий облздравотделом.

Какая-то смутная тревога бередила душу: зачем? Для какой цели вызывает его областное начальство? Не чувствуя за собой никаких тяжких грехов, он с легким сердцем появился в назначенный час в приемной.

Молоденькая миловидная секретарша предупредила доктора, что заведующий пока занят, и предложила подождать минуточку.

Василий взял со стола секретарши свежий номер «Крокодила», но листал журнал без интереса, даже остроумные подписи под карикатурами, которые в другое время вызывали смех, сейчас почему-то почти не веселили его.

Василий нетерпеливо поглядывал на коричневую клеенчатую дверь, за которой слышался приглушенный голос Шубина. Шубин, видимо, с кем-то говорил по телефону.

В приемной раздался мелодичный негромкий звонок. Секретарша встрепенулась.

— Заходите, — сказала она и почему-то сочувственно посмотрела на молодого симпатичного доктора.

Василий вошел в знакомый просторный кабинет.

Шубин — человек по натуре хмурый и неприветливый — ответил на приветствие сельского врача едва заметным кивком головы. Он молча раздавил в пустой пепельнице недокуренную папиросу и положил на стол крепко сжатый увесистый кулак, будто напоминал подчиненному о своей власти и силе.

— Садитесь, товарищ Донцов. Расскажите, как живется, как работается в Федоровке, — холодно попросил он.

Тон заведующего не предвещал ничего утешительного, это Василий понял сразу и только не мог разгадать, чем вызвана такая холодность.

«Неужели Шубин еще помнит, как в этом кабинете я отказывался ехать в район», — подумал Василий и вслух ответил:

— Живу и работаю, как все…

— А если поточнее выразиться.

— Я не знаю, что вас интересует.

— Все, решительно все: и ваши операции, и ваше поведение, и даже то, почему в амбулатории в вашем рабочем столе находят вино…

— Простите, я не понимаю, о чем идет речь? — искренне удивился Василий.

— Вот и плохо, товарищ Донцов, плохо, что вы не понимаете. Представьте себе, я тоже не понимаю, с каких это пор стол врача, его рабочее место, превратился в хранилище для спиртного. Я тоже не понимаю, откуда у вас, у молодого врача, появилась эта червоточинка — наплевательское отношение к долгу врача? Разве этому вас учили в институте, в ординатуре? — Шубин говорил в обычной для него манере — медленно растягивая слова, не повышая голоса. А Василию казалось, будто слышит он оскорбительный крик, будто в сердце забивают ржавые гвозди — один… второй… третий… Сразу пересохло во рту, и язык вдруг сделался шершавым, неповоротливым, словно чужим.