Сельский врач

— Нет, нет, Ефим Гаврилович, — смутился Василий.

— Подарочек особенный, — загадочно молвил профессор. Он достал из ящика стола голубую в коленкоровом переплете папку, извлек оттуда пожелтевший от времени лист, на котором Василий увидел каллиграфически написанный текст «Факультетского обещания». На лекциях профессор часто говорил об этом «обещании», но с его текстом Василий не был знаком.

— В день получения дипломов мы, молодые лекари, в торжественной обстановке повторяли вслед за вектором текст «обещания». Нуте-ка, прочтите вслух.

Василий читал:

— «Принимая с глубокой признательностью даруемые мне наукой права врача и постигая всю важность обязанностей, возлагаемых на меня сим званием, я даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачить чести сословия, в которое ныне вступаю. Обещаю во всякое время помогать, по лучшему моему разумению, прибегающим к моему пособию страждущим, свято хранить вверяемые мне семейные тайны и не употреблять во зло оказываемого мне доверия. Обещаю продолжать изучать врачебную науку и способствовать всеми своими силами ее процветанию, сообщая ученому совету все, что открою. Обещаю не заниматься приготовлением и продажей тайных средств. Обещаю быть справедливым к своим сотоварищам — врачам и не оскорблять их личности; однако же, если бы того потребовала польза больного, говорить правду и прямо в глаза и без лицемерия. В важных случаях обещаю прибегать к советам, врачей, более меня сведущих и опытных; когда же сам буду призван на совещание, буду по совести отдавать справедливость их заслугам и стараниям…».

Василий умолк. Текст «Факультетского обещания» произвел на него какое-то двойственное впечатление. С одной стороны, он был поражен мудростью клятвы врачей, но вместе с тем от текста веяло далекой и непонятной ему стариной.

Будто разгадав мысли молодого доктора, профессор Казанский спросил:

— А вам не кажется, что это «обещание» и до сегодняшнего дня не утратило своего значения? Его можно было бы ввести в наших медицинских институтах, изменив только текст, соответственно тем высоким требованиям, какие стоят теперь перед нами, советскими врачами. Возьмите, Василий Сергеевич, на память от старого врача. Надеюсь и верю: когда-нибудь профессор Донцов вручит это обещание своему молодому коллеге…

Василий был растроган подарком, его тронули слова профессора, который всегда подогревал в нем уверенность и относился к нему с учительской заботливостью. Василий порою даже не мог понять, чем заслужил такое отношение к себе. Разве только тем, что был влюблен в хирургию?

— Чуть что — пишите, звоните. Как-нибудь нагряну к вам в больницу, непременно нагряну, — говорил на прощание Казанский.

4

Вместе с Моргуном и Орловской Василий возвращался в Заречное. Почти всю дорогу Филипп Маркович молчал. Было заметно, что поездка в область расстроила его и доставила много хлопот и неприятностей.

Моргуну сейчас припоминался шумный разговор в облздраве. Шубин без стеснения обвинил его в неблаговидном покровительстве Донцову.

— А вам не кажется, что чьи-то грязные руки тянутся к незапятнанной чести хорошего врача, — упрямо возражал Филипп Маркович Шубину.

— Дыма без огня не бывает, — отмахнулся Шубин и наставительно продолжал: — Если поступают сигналы, значит нужно прислушиваться к ним, а вы, товарищ Моргун, защищать вздумали. Такое поведение руководителя к хорошему не приводит!

— Какие сигналы? — вскипел Моргун. — Вот эти грязные анонимки, за которыми прячется чья-то подленькая душонка? Это не сигналы! Это подлость!

— О поведении Донцова известно в обкоме партии, — прервал Шубин и для большей убедительности добавил: — Меня перед съездом вызывал секретарь обкома.

«И Шубин струхнул и, видимо, ничего не сделал, чтобы вступиться за подчиненного врача, — огорченно раздумывал сейчас Филипп Маркович. — Заварилась каша… А кто заварил ее? Кто? — И опять он вспомнил сельского председателя Антонова. — Неужели он способен на такое? Антонову нужно убрать с дороги удачливого соперника? Да, да, так оно и есть. Порою даже умный человек может из-за ревности натворить таких дел, что ахнешь…».

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

1

В Заречном бушевала метель.

Василий вышел из вагона, и ветер, будто подстерегавший его, остервенело накинулся, бросая в лицо пригоршни колкого снега.

— Ну и погодка, — нараспев протянул Моргун, помогая Орловской сойти на перрон.

Когда Василий и Моргун, запорошенные снегом, появились в больнице, женщина-бухгалтер сбивчиво рассказала, что недавно звонили из Федоровки, там тяжелый больной.

Моргун сорвал телефонную трубку и хотел было вызвать Федоровку, но телефонистка сообщила: линия повреждена.

— Да вы понимаете, что говорите? — закричал Моргун в трубку, но, видимо, вовремя сообразил, что криком делу не поможешь, бросил бесполезную телефонную трубку и спросил у женщины-бухгалтера: — Кто звонил? Они сообщили диагноз?

— Борис Михайлович звонил. Сказал острый живот.

Василий вздрогнул. Он понимал, что это или заворот, кишечная непроходимость, требующая немедленной операции, или перфорация…