Сельский врач

«Так вот она, эта «загадка», о которой говорил Моргун, которая всполошила Орловскую, вот почему я был вычеркнут из списка докладчиков», — лихорадочно пронеслось в голове Василия.

Он потянулся за графином с водой, чувствуя, что сейчас может наговорить заведующему ворох несусветных дерзостей, потому что все в нем восставало против нелепых, но серьезных обвинений. Речь шла о том, чем так дорожил Василий, — о чести врача.

А Шубин все тем же тоном продолжал:

— В области работают сотни врачей и, представьте себе, ни на кого из них нет жалоб, только на врача Донцова пишут и мне, и в обком, и в «Правду». Вот полюбуйтесь, — он выдвинул ящик стола и достал оттуда пачку бумаг. — Чем вы это объясните? Я вас, Донцов, спрашиваю. Почему вы, не успев приехать в село, решили вырубить больничный сад? Люди берегут каждое деревце, а вы губите зеленые насаждения.

— Это неправда! Вы приезжайте, товарищ Шубин, и посмотрите сами — больничный сад на месте, зеленые насаждения живы и здоровы! — горячо возразил Василий.

— Я помню, с каким нежеланием вы ехали в сельскую больницу и как бежали к профессору Казанскому за поддержкой, — продолжал Шубин, не слушая доктора. — Теперь любыми путями хотите удрать? Не выйдет, Донцов. Не хотите работать? Другого найдем, более честного. Но едва ли кто в области согласится потом принять вас на работу. — Шубин вышел из-за стола, взял с тумбочки пухлую подшивку «Медицинского вестника», положил ее перед Василием и, листая, говорил: — Полюбуйтесь, что писали о федоровской больнице. Вам знаком этот очерк?

С газетной страницы на Василия смотрел моложавый Борис Михайлович, глаза его с насмешливым прищуром спрашивали: «Ну, что, Донцов, понравилась ли беседа? Погоди, еще не то будет…».

— С него пример берите, — посоветовал Шубин, указывая на портрет Лапина. Он был уверен, что исполнил долг воспитателя медицинских кадров и, как положено, «проработал» федоровского хирурга.

— Учтите, товарищ Донцов, мы не намерены с вами нянчиться, чуть только что, одним росчерком пера я могу убрать вас из Федоровки, — предупредил Шубин.

Василий вскочил с места.

— И убирайте! Плакать не буду, — разгоряченно сказал он. — В этих письмах сплошная и неумная выдумка. Все ваши обвинения я отвергаю!

— Вот как?

— Вот так. Приезжайте и сами посмотрите, прежде чем верить этим кляузам!

Мрачный, окончательно расстроенный, Василий покинул шубинский кабинет и неожиданно столкнулся в приемной с Моргуном.

— Зачем вызывал вас Шубин? — с тревогой спросил тот.

Василий махнул рукой, дескать не спрашивайте, сорвал с вешалки пальто, нахлобучил на голову шапку и молча вышел из приемной. Он бесцельно бродил по городу, никого не видя и ничего не замечая. Он чувствовал себя незаслуженно оскорбленным и сейчас, жадно глотая сухой морозный воздух, мысленно продолжал горячий спор с Шубиным.

«Нет, меня письмами не запугаете! Я повторяю — все это ложь и клевета! Да, да, клевета! Вы не верите мне? Но почему, в таком случае, у вас появилось доверие к грязным письмам? Ага, понятно! Бумажки в ваших глазах имеют больший вес, чем живое слово, слово к делу не подошьешь! Ну, а слову коммуниста вы верите?..».

— Гражданин, вы что слепой или нализались до бесчувствия, — услышал Василий чей-то сердитый голос. Он очнулся, поднял глаза и увидел перед собой женщину с санками. На санках сидел закутанный в голубое одеяльце розовощекий серьезный малыш. Его черные глазенки как бы говорили: «Что это вы, дядя, или не видите: меня мама на санках катает по улице».

— Извините, — виновато пробормотал Василий, обходя суровую родительницу, и снова поток неприятных и тревожных мыслей захлестнул его. Теперь кое-что начинало проясняться. Василий, например, вспомнил, когда прошлый раз Моргун приезжал в Федоровку: он проявил подозрительное любопытство к житью-бытью доктора, интересуясь его отношениями с больничным персоналом, с пациентами, колхозным начальством. Вчера профессор Казанский, видимо, тоже не спроста расспрашивал, как она, жизнь в Федоровке, и убеждал Василия, что за врачом всегда следят десятки любопытных глаз…

Василию тогда казалось, что Моргун и Казанский проявляют вполне законный интерес к нему: Моргун как начальник, профессор как бывший учитель. Но сейчас он вдруг понял, что им тоже известны какие-то обвинительные письма. Но почему же они не познакомили его с ядовитыми бумажками?

Как отнесется теперь профессор Казанский к его просьбе? В первый же вечер Василий попросил у него рекомендацию в партию. Ефим Гаврилович с радостью пообещал, но до сих пор не выполнил своего обещания. По всей вероятности, узнав о письмах, старик засомневался в порядочности молодого коллеги… Что касалось партийных дел, профессор был человеком принципиальным и не мог покривить душою. Это было хорошо известно Василию. Он вспомнил сейчас первое в его жизни партийное собрание, на котором был принят в кандидаты. Профессор Казанский в тот вечер задал ему, Василию, кучу вопросов по текущей политике, и когда Василий очень сбивчиво рассказывал о решениях недавнего Пленума ЦК КПСС, профессор строго предупредил: