Сельский врач

«Ага, зашевелились там… Отлично», — обрадовался Борис Михайлович, уверенный в том, что его телефонные звонки всполошили всех. Он, конечно, понимал, что Донцов в такую погоду не доедет, а придется ему заночевать в поле или в каком-нибудь селе, но главное все-таки сделано: он, главврач, не сидел сложа руки.

— В двадцать седьмом году, помнится, был такой буран, потом в тридцать девятом, и вот сейчас. Тогда с жертвами. Замерзали в степи люди, — говорил Корней Лукич.

— С жертвами, говорите? — заинтересованно переспросил Борис Михайлович, а потом холодно добавил: — Сегодня тоже могут быть жертвы… Тут уж ничего не поделаешь — стихия…

— Я нынче останусь ночевать в больнице, а то вдруг обмороженный поступит, — заявил старый фельдшер.

— Да, да, оставайтесь. Я хотел сам заночевать, но если вы — пожалуйста, не возражаю, потом отгул получите.

Борис Михайлович был твердо уверен, что сделал все возможное для спасения больного, и не его, Бориса Михайловича, вина, если разыгрался буран да такой, что эвакуация в райбольницу невозможна, принять самолет с хирургом тоже немыслимо. Так уж сложились обстоятельства… Он бережно обмотал шерстяным шарфом шею, надел пальто, шапку и, подняв каракулевый воротник, в три часа дня отправился, как всегда, на обед.

Корней Лукич не находил себе места. Прислушиваясь к сердитому завыванию ветра, он думал о Донцове: «Трудно придется Василию Сергеевичу в такую погоду?». Кому, кому, а Корнею Лукичу известно, что такое степной буран. Доводилось ему не раз попадать под метели — и в стогах сена, и в ометах соломы ночевал. Но ведь ему знаком здесь каждый кустик, каждый овражек известен. Выручала порой умная больничная лошадка: привозила домой по бездорожью.

Он заглянул в амбулаторию. На прием в этот день никто не явился, кому в такую пору охота высовывать нос из теплой избы. Старшая сестра Нина Суханова бесцельно переставляла в шкафу с места на место пузырьки и бутылки с лекарствами.

— Ну, как он?

— Плох, — тихо ответил Корней Лукич, зная, что Суханова спрашивала о больном.

— Неужели погибнет?

Корней Лукич промолчал.

— Неужели Василий Сергеевич опоздает? Трудно добираться по такой погоде.

Корней Лукич снова промолчал, и это молчание Нина Суханова расценила по-своему. С тех пор, как стала старшей сестрой, она вдруг почувствовала, что все как-то охладели к ней. Только один Борис Михайлович был по-прежнему внимательным и заботливым. Даже без ее просьбы он приказал, например, завхозу завезти ей первой топливо, он учитывал часы переработки, находил возможность оплачивать их.

— Видать, Ниночка, неравнодушен к тебе Борис Михайлович, — иногда посмеивался муж Нины Сухановой.

— Да, он ко мне удивительно хорошо относится, — отвечала она и никак не могла понять, что заставляло главврача проявлять к ней такую сердечность. Даже Лариса Федоровна, и та приветливо улыбалась при встречах, зазывала в гости.

— Вы, Нина Викторовна, единственная самостоятельная женщина в больнице, — говорила ей докторша.

Всякий раз подписывая требование на медикаменты, Борис Михайлович не забывал напомнить старшей сестре:

— Вы моя первая помощница, вы мои глаза и уши, — и он осторожно интересовался,-какие ведутся разговоры между сотрудниками, расспрашивал об их личной жизни.

Нину Суханову порой коробили эти расспросы, но главврач умел выпытывать и постоянно убеждал:

— Мы, Нина Викторовна, должны знать настроение персонала.

И вот сейчас, переставляя пузырьки и бутылки с лекарствами, Нина Суханова чувствовала себя одинокой. Корней Лукич с прежней старшей сестрой Клавдией Николаевной хоть поругивался, а с ней, Ниной Сухановой, молчком обходится, будто говорить ему не о чем и ругаться не из-за чего.

В амбулаторию прибежала закутанная в пуховый платок Юлия Галкина. Она поставила на кушетку сетку-«авоську» и, отряхиваясь от снега, возбужденно говорила:

— Ой, что делается на улице — страх один! Ветер так и валит с ног, а метель такая, что белого света не видно!

— Сидела бы на печке дома, чем бегать при такой погоде, — заметил Корней Лукич.

— А кто Верочку накормит? Я обед ей принесла, — пояснила Юлия, снимая платок и шубку.

Вслед за Галкиной пришла засыпанная снегом и тоже закутанная пуховым платком Луговская.

— Вот еще новости в калошах. И кто это выдумал вызывать в такую погоду, — недовольно ворчала она. А когда Корней Лукич рассказал ей о тяжелом больном и о том, что Василий Сергеевич уже выехал из Заречного на срочную операцию, Клавдия Николаевна испуганно выкатила глаза и всплеснула руками:

— Да как же он выехал в такой буран… Это ж верная гибель.

К вечеру в амбулатории собрались акушерка, сестры, аптекарша. Хотя рабочий день у Нины Сухановой и акушерки давно закончился, они домой не уходили. В приемной стояла какая-то тревожная тишина, говорили между собою сдавленным шепотом. А за окном разгульно бушевал ветер и хлестал, хлестал по окнам.

— Помню, вот такая же буря была и застала она соседа нашего в степи. Всю ноченьку проколесил он вокруг села, ноги и руки отморозил. В городе ампутировали их потом, — рассказывала акушерка.