Сельский врач

Вот это «скучаю» хлыстом стегануло по сердцу, и Татьяна с едва подавляемой яростью ответила:

— У меня совсем нет желания веселить скучающего горожанина. — Голос ее звучал жестко и неумолимо.

— Я не понимаю тебя.

— Хоть в этом сходимся. Я тоже тебя не понимаю…

3

Неизвестно, как и откуда Лариса Федоровна узнавала деревенские новости, но вскоре она сообщила мужу приятную весть: учительница Тобольцева прогнала Донцова и видеть его не желает. На радостях Борис Михайлович потирал руками — очень хорошо, очень! Если уж Татьяна Семеновна не желает видеть, что же тогда говорить о самом Тобольцеве? Словом, круг замыкался, и Борис Михайлович уже чуял приближение желанной победы.

В последние дни доктор Лапин чувствовал себя отлично. Чисто выбритый, надушенный, он появлялся утром в больнице и по-хозяйски окидывал свои владения. На пятиминутках он царственно восседал за широким письменным столом и, поблескивая золотым зубом, с добродушной снисходительностью слушал доклады сестер. К доктору Донцову он относился с прежним вниманием и, заметив, что тот чем-то расстроен, сочувственно говорил:

— Не убивайся, дружище. Что поделаешь — на тернистом пути врача много всяких неожиданностей и случайностей. Судьба у нас такая…

Однажды в больницу пришел Грушко. Ему нужна была служебная характеристика на Донцова. Тяжко вздыхая, Борис Михайлович жаловался:

— Вот положение, вместе учились, вместе работали, а теперь я должен собственноручно приговор подписывать однокашнику. Сами, Тихон Иванович, понимаете, нелегко это… Я вам потом принесу характеристику.

— Зачем же откладывать? Я подожду, пишите.

Борис Михайлович помедлил с ответом, будто раздумывал над просьбой собеседника, а потом, решительно выдвинув ящик стола, достал оттуда аккуратно свернутый лист бумаги.

— Вот, пожалуйста, я знал, что характеристика пригодится.

«Доктор, оказывается, человек предусмотрительный», — с удивлением подумал Грушко. Пробежав глазами ровные, почти каллиграфически написанные строчки, недовольно проговорил:

— Не слишком ли резко, все-таки Донцов трудился, людей спасал…

Лапин приложил руку к груди:

— Если бы вы знали, сколько мне стоило трудов писать правду! Но от правды никуда не уйдешь!

— Правда — вещь хорошая, но все-таки нужно быть объективным, — возразил Грушко.

Лапин хотел было встать на дыбы, дескать, я отвечаю за то, что написано, однако вовремя смекнул: ссориться ему с секретарем парторганизации нет резона.

— Подумаю, Тихон Иванович, посоветуюсь с коллективом.

— Это дело другое, — согласился Грушко.

Борис Михайлович был полон ожидания еще одного события, которое окончательно закрепит его победу. Он знал, он верил, что поздно или рано, а придет приказ облздрава об увольнении Донцова из больницы…

Получая больничную корреспонденцию, Лапин тут же нетерпеливо разрывал конверты, надеясь увидеть долгожданный приказ Шубина. Это ожидание превратилось у Бориса Михайловича в неумолимо докучливую болезнь, он не знал покоя, не находил себе места. Порою в голове мелькала мысль: немедленно помчаться в область и подтолкнуть чересчур медлительное начальство.

И вот сегодня он получил облздравский пакет. Вздох облегчения вырвался из докторской груди — наконец-то!

Пригласив Донцова, он усадил его на мягкий диван, расспросил о самочувствии больного, который на днях был прооперирован, а потом как бы между прочим сказал:

— Тут одна бумажонка поступила, будь добр, познакомься.

В «бумажонке» было сказано:

«Врача участковой федоровской больницы Донцова В. С. освободить от занимаемой должности, как несправившегося с работой».

Василию сперва показалось, что Лапин пошутил, что сам он отпечатал где-то на машинке текст приказа, но в углу розовой бумажки стоял штамп облздрава, а внизу размашистая подпись самого Шубина.

— Что это? — в недоумении спросил Василий.

— Как видишь, приказ. Мне очень жаль, дружище, но что поделаешь, начальству сверху видней, видимо, похлопотал за тебя профессор… А мне теперь опять самому придется работать. Твое увольнение для меня…

Не дослушав Лапина, Василий толкнул плечом дверь и вышел из кабинета. Им сейчас овладело какое-то странное безразличие к тому, что произошло. Уволен? Ну и что же? Разве не найдется работа в другой больнице? И вдруг вспомнился профессор Казанский, который возлагал столько светлых надежд на молодого доктора. Вручая рекомендацию в партию, профессор говорил Василию: «Я всегда верил вам и сейчас верю». А что скажет добрейший Ефим Гаврилович, когда узнает, что его, хирурга Донцова, уволили «как несправившегося с работой»…

Вошла санитарка тетя Даша.

— Василий Сергеевич, уж очень просит вас Калинкина зайти в палату. Плачет она, бедная, и плачет.

Калинкина? А кто такая Калинкина? Ах, да — молодая женщина с воспалением молочной железы, с маститом. Она до того стеснительна, что в первый день никак не хотела показывать больную грудь молодому доктору.