Василий вывел Шпагиных в коридор амбулатории, и здесь они столкнулись с Феклой Кудряшевой. Увидев Фильку, она застыла от неожиданности и широко раскрытыми глазами смотрела на гостя, как смотрят на чудо.
— Здравствуй, Феклуша, — тихо сказал он.
— Филька… Филька… — повторяла она, не меняя позы, и в голосе слышались и боль, и любовь, и женская тоска.
— Сын Ваня совсем здоров. Хочу забрать его, чтоб не погубила старуха умницу…
— Нет, нет! — в страхе крикнула Фекла. — У тебя свои дети…
— Да, Феклуша, двое уже, две девочки, — тихо ответил Филька.
— Филька, Филька, а я-то о тебе думаю, о тебе одном, — Фекла повалилась грудью на подоконник и разрыдалась.
Василий тяжело вздохнул. Быть может, и он когда-то вот так же скажет: «Таня, черноглазая моя Таня, а я-то о тебе думаю, о тебе одной». И сердце защемило от того, что близка разлука с Таней…
В полдень Борис Михайлович вызвал Шматченко и спросил, какие больничные вещи есть на квартире у Донцова.
— Всего-навсего одна тумбочка, — ответил завхоз.
— Сегодня тумбочку забрать! — распорядился Лапин и таким тоном, будто приказывал взять неприступную крепость.
— Зачем же, Борис Михайлович? В кладовой места мало, а тумбочка пока больнице не нужна.
— Она и Донцову теперь не нужна. Понял? Донцов уезжает.
— Как уезжает? Куда уезжает? — удивленно спрашивал Шматченко.
— Уволен из больницы. Ясно? Иди за тумбочкой.
— Съели, живьем съели человека, — процедил сквозь зубы завхоз.
— Ты о чем это?
— Да о том, Борис Михайлович, что все видел я, видел, как вы яму копали хорошему человеку.
— Ты что, пьян? — Борис Михайлович грозно подступил к Шматченко. — Или не в своем уме?
— Вы меня не поили и не колите глаза. А только не по-человечески вы делаете.
— Вот. Видишь? Бумага. Пиши заявление на расчет.
— Напишу. Не бойтесь. Надоело мне вашей барыне угождать, — зло бросил Шматченко и с силой хлопнул дверью.
В первое мгновение Борис Михайлович не на шутку всполошился: этот завхоз слишком много знает… Но тут же успокоил себя: кто поверит какому-то завхозу, пристрастному к выпивке…
Весть об увольнении Василия поразила всех и казалась невероятной. Корней Лукич вошел в приемную и, нервно теребя седой ус, спрашивал:
— Как же это понимать, Василий Сергеевич?
— А так, дорогой Корней Лукич, начальство пока сильней коллектива, — ответил Василий, перебирая в столе книги.
— Ну нет, — решительно загудел старик-фельдшер. — Такого быть не может. Я понимаю, перевести человека для пользы дела, а уволить за здорово живешь — это не по закону, это своеволием называется…
Вбежала Клавдия Николаевна.
— Василий Сергеевич, что же это? — растерянно спросила она. — Выходит, и мне расчет брать, потому как не хочу оставаться здесь.
Прибежали тетя Даша с Верой Богатыревой. Вера молча глядела на доктора влажными от слез глазами, не в силах произнести слова, а тетя Даша запричитала:
— Да за какие грехи, Василий Сергеевич, да у кого ж это рука поднялась подписать такое?
В дверях появилась Юлия Галкина.
— Скажите, это правда? Это правда? — взволнованно допытывалась она.
Василия окружили все, наперебой возмущаясь приказом, желая хоть чем-то помочь ему. Но доктор считал, что облздравская машинка сработала точно, и тут уж ничего не поделаешь, хочешь не хочешь, а уезжать из Федоровки придется. В его трудовой книжке доктор Лапин, конечно, с превеликим удовольствием сделает первую отметку: «Уволен как не-справившийся с работой…».
Нечего сказать, хорошее начало врачебной деятельности…
Будто разгадав невеселые мысли доктора, Вера воскликнула:
— Василий Сергеевич, нужно бороться! — и сама покраснела, смущенная этим громким призывом.
Василий улыбнулся девушке. «Спасибо за совет», — говорили его глаза. Конечно, он будет бороться, он поедет к Шубину и докажет ему всю несостоятельность приказа, но что станет он говорить сегодня на партийном собрании, когда его будут принимать в партию? Да и примут ли оплеванного и уволенного?
По мнению Василия, в партию человек должен приходить с чистой совестью, с великой мечтой и несокрушимой верой в прекрасное завтра. В партию человек приносит свои самые светлые помыслы и всего себя, готового к грозной битве за счастье народа. А что принесет он, доктор Донцов? Правда, совесть у него чиста, как весеннее небо. Но это надо доказать на партийном собрании, где о человеке судят не по словам, а по делам. Деловые качества? Какие могут быть «качества» у человека, снятого с работы?
— Василий Сергеевич, я сейчас же побегу к Марии Максимовне. Она председатель месткома и должна вмешаться, мы все вмешаемся! — с жаром выпалила Юлия Галкина.
— Нужно звонить Моргуну, — предложил Корней Лукич.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Моргун тоже получил выписку из приказа. Возмущенный неожиданным решением облздрава, он тут же заказал телефонный разговор с Шубиным. Он хотел выразить протест и предупредить областное медицинское начальство, что выполнять приказ пока не собирается.
— Правильно! — горячо поддержала его Орловская.