Сельский врач

— Ты посмотри, посмотри! — горячился Тобольцев. Он зачерпнул горсть пшеницы и поднес ее к лицу директора. — На элеватор готова! А ты пустил два подборщика и успокоился, думаешь, сама пшеничка в закрома пойдет! Обещал четыре, где они?

— Поезжай в «Красный маяк», может, увидишь их, — угрюмо ответил Вялых.

— Триста гектаров сваленной пшеницы — вот что я вижу на своих полях! А в «Маяк» ты меня не посылай, мне до них дела нет!

— Это я знаю, у других пусть гниет, лишь бы у тебя процветало, — упрекнул директор.

— Мы с тобой на бюро райкома поговорим! — не унимался председатель.

— И поговорим, не первый раз. К вечеру подборщик выйдет из ремонта — пришлю.

— У тебя, как у того Еремы, что с концов зубами затянул, а в середке лопнуло. Люди хлебушко убирают, а в МТС техника ремонтируется. Ничего себе организация, — не утихал Тобольцев.

Обнажив лысеющую голову, директор осушил платком широкий бугристый лоб. Было заметно, что он чертовски устал от шумного разговора с напористым Тобольцевым. Подобные схватки у них бывали часто, и Вялых даже заикнулся однажды в райкоме, что федоровский председатель доведет его до инфаркта.

Как только Вялых уехал куда-то с попутной машиной, Василий направился к Тобольцеву. Тот недружелюбно взглянул на подошедшего доктора, хмуро ответил на его приветствие, и когда Василий заговорил об аптечках, председатель поморщился, и в его глазах можно было прочесть: и что вы, доктор, толкуете мне о каких-то аптечках, если у меня сотни тонн хлеба под открытым небом, если более важных дел по самое горло, вздохнуть некогда.

— А вы, товарищ Донцов, не попытались у себя спросить, почему на токах нет аптечек? — не выдержал председатель. — Или вы ждете, когда они с неба упадут или когда сам председатель займется этим, а вы со спокойным сердцем будете расписываться в ведомостях о получении жалования. Потрудитесь, доктор, выполнять свои прямые обязанности, — отрезал Тобольцев и по-хозяйски широко зашагал к зернопульту.

4

Василий стоял с чемоданчиком в руках, и вид у него был растерянный, точно у пассажира, перед носом которого прогрохотал последний вагон нужного поезда. Он, врач, намеревался выразить свои претензии председателю колхоза, а потом решительно потребовать, но получилось наоборот: председатель отхлестал его за милую душу и даже обвинил в бездеятельности, попрекнув жалованием. Чувствуя себя все-таки виноватым, Василий поспешил в Федоровку. Он думал сообщить обо всем Борису Михайловичу, они должны принять самые срочные меры, чтобы на току было все для оказания первой помощи. Мало ли что может случиться!

На улице Василий встретил аптекаршу.

— Аптечки? Конечно, есть и в неограниченном количестве, — сообщила она и сразу пожаловалась: — Только плохо покупают их. Я как-то сама предлагала Тобольцеву. Дороговато, говорит, денег нет…

Вот тебе и раз! Только что на току Тобольцев на чем свет стоит разносил федоровских медиков за эти аптечки, а в действительности сам виноват: поскупился…

«Для людей пожалел какую-то сотню-другую», — с негодованием подумал Василий.

Назло Тобольцеву он купил аптечку и, остановив на дороге машину, снова помчался в поле. Им овладело неукротимое желание сейчас же повстречать Тобольцева и без стеснения высказать ему в глаза свое возмущение, а потом передать аптечку, возьмите, мол, товарищ председатель, не настолько уж она дорога…

«Да, придется скрестить шпаги с Тобольцевым», — воинственно раздумывал Василий и вдруг услышал голос осторожного благоразумия:

«А стоит ли шум поднимать из-за каких-то аптечек? Есть главврач, пусть он шумит, а ты хирург, твое дело операционная».

«Нет, не только операционная», — упрямо приглушил этот голос Василий.

Голос помолчал смиренно, а потом сызнова прозвучал где-то у самого сердца.

«Хочешь скрестить шпаги с Тобольцевым… А как отнесется к этому его дочь, Татьяна? Ты подумал, доктор? Воинственность — дело хорошее, а понравится ли она той, чье имя так бережно хранишь в душе…».

Василий опять хотел было упрямо приглушить этот голос и вдруг почувствовал, что сам прислушивается к нему и уже готов оставить в покое отца Татьяны…

По всей вероятности, вид у доктора был необычным, потому что Грушко, поздоровавшись на току, осторожно поинтересовался:

— Что с вами, Василий Сергеевич?

Василий виновато взглянул на него.

— Думаю вручить Тобольцеву вот этот подарок, — сказал он, взвешивая на руках картонную коробку «Колхозной аптечки».

— Зачем? Он человек здоровый.

— Я бы этого не сказал. Тобольцева нужно лечить и как следует.

— Вы говорите загадками.

— Загадки эти решаются просто, — живо ответил Василий. — Я, Тихон Иванович, не понимаю, как можно так наплевательски относиться к людям, которые в поле работают, которые сил не жалеют?

— Ну, это вы слишком, — чуть улыбнулся в усы Грушко.

— Слишком мягко. Согласен. Вы мне как-то показывали план работы партийной организации на второе полугодие. Все там есть: и уборочная, и заготовка кормов, и подъем зяби. Но нет, по-моему, самого главного — заботы о человеке.