Сельский врач

— В таком случае поеду с вами к Соломке. Мотоцикл Прохора к нашим услугам. К вечеру мы вернемся…

4

После той памятной встречи с Донцовым Соломку словно подманили. Прежде он вечно мастерил что-то у себя дома, постоянно копался в огороде, возился с живностью, и вдруг все это ему опостылело, глаза не глядели б…

— Гаврюша, сходил бы ты к председателю да выписал корма поросятам, — упрашивала жена.

— Подождут твои поросята, — сердито отмахивался фельдшер.

— Подождут? Да что ты говоришь, такое?

— Знаю, что говорю.

Встречаясь теперь с Донцовым, Соломка никак не мот побороть жгучего чувства неловкости за первое знакомство. Хотя доктор ни разу не напомнил о первом посещении Успенки и был дружески расположен к нему, Соломка понимал: работал он скверно. Несколько вечеров подряд фельдшер усердно трудился в колхозной столярной мастерской, а потом однажды ночью приволок на фельдшерский пункт удобную кушетку и был доволен, когда Василий Сергеевич похвалил его за это приобретение.

Однажды Соломка удивил санитарку — женщину молчаливую и неповоротливую. Она отличалась тем, что могла в задумчивости просидеть где-нибудь в уголке на лавке целый день, палец о палец не ударив.

— Ты, Марфа, давно была в больнице? — сурово спросил фельдшер. — Видно, что давно. Так вот, сходи и посмотри, какие там халаты. Если еще подашь такой, — он бросил ей на руки неглаженый халат, — пиши заявление и на все четыре стороны! Безобразие! Опять рукомойник пуст! Да ты о чем думаешь, Марфа!

Как-то после приема Соломка отправился в Федоровку за стерильным материалом. Василий Сергеевич и старшая сестра были заняты какой-то операцией. Соломка попросил у дежурной халат, маску и хотел было пройти в операционную, как вдруг его окликнул Борис Михайлович.

— Что мимо проходишь, старина? — спросил он, протягивая руку. — Ну-ка, заходи, заходи. — Борис Михайлович ввел фельдшера в кабинет, усадил на диван и продолжал для порядка интересоваться: — Как дома? Как дети? Все ли здоровы?

— Благодарствую, Борис Михайлович, здоровы.

— Что-то давненько не заглядывал ко мне, — с упреком сказал Борис Михайлович. Он знал, что Соломка теперь чаще обычного бывает в больнице, но по какой-то непонятной причине обращается со всеми вопросами только к Донцову, будто его, главврача, не существует.

— Слышал я, — осторожно продолжал Борис Михайлович, — будто у тебя Донцов на фельдшерском пункте ругань устроил.

— За дело оно и поругать не грешно.

— За какое дело, Гаврило Евгеньевич? Ты у меня на хорошем счету, ты у меня, можно сказать, самый лучший участковый фельдшер.

Соломка грустно улыбнулся.

— А ты знаешь, друг мой, что говорил о тебе Донцов? Снять, говорит, с работы такого фельдшера. Видал, куда загибает?

— Да пора бы и снять меня с должности, — с обреченной покорностью проговорил Соломка. — Там нужен человек знающий…

Лапин остолбенел от неожиданности. Он был уверен, что фельдшер, как клещ, держится за тепленькое местечко в Успенке, и вдруг такое заявление.

— Да в своем ли ты уме, Гаврило Евгеньевич? Опомнись! — артистически воскликнул Борис Михайлович. — У тебя дети. Подумай, ну куда ты с ними.

— Я, Борис Михайлович, до седых волос дожил, все понимаю, — с душевной болью возразил Соломка. — У нас когда-то на фронте врача ранило, так я замещал его целый месяц, с работой справлялся, орден за это получил. А здесь я кто? Поросят кормлю, сам хуже свиньи стал. Лучше уж в колхоз пойти рядовым колхозником…

— Колхозником! Уморил, — расхохотался Борис Михайлович, хотя ему было совсем ие смешно и не весело. — Ты вот что, Гаврило Евгеньевич, не дури, — серьезным тоном посоветовал он фельдшеру. — Я не дам тебя в обиду. Так и знай, не дам!

Вспоминая потом этот разговор, Соломка в недоумении пожимал плечами: о какой обиде говорил главврач? Если он тогда намекал на доктора Донцова, то намек этот казался ему по крайней мере странным. Соломка, наоборот, был признателен Василию Сергеевичу за строгую правду, сказанную в глаза, и всегда ожидал доктора как старшего товарища, как друга. Вчера, например, едва прослышав, что Василий Сергеевич собирается приехать в Успенку, Соломка вечером обошел всех пациентов, которых думал показать врачу, договорился с колхозным бригадиром, чтобы тот далеко не посылал их на работы.

5

Борис Михайлович никак не мог оторваться от газеты, словно ее заветная страница была намагничена. Он читал и перечитывал долгожданный очерк, любовался портретом своим и чувствовал себя в этот радостный день настоящим именинником. Еще бы! Ведь его имя прозвучало сейчас по всей стране. Все медики читают о нем, главвраче сельской больницы, и, конечно, завидуют. Да, завидуют, потому что иной врач проживет на свете век свой и ни строчки о себе не прочитает. А вот о нем, Лапине, районная газета писала, областная писала, а теперь пишет центральная… И как пишет! Галина Николаевна Орловская сообщит, конечно, об очерке мужу, первому секретарю райкома; прочтет заведующий облздравотделом и, быть может, поведет речь с инспектором по кадрам, чтобы подыскали для него, Лапина, другую ответственную работу в большой городской больнице…