В груди у Бориса Михайловича клокотал гнев. Он знал, что Бродский действительно ничего не смыслит в лечении, что в годы войны он работал в каком-то военном госпитале санитаром, потом санитарным инструктором и нахватался кое-каких медицинских терминов, запомнил названия кое-каких лекарств. И справки о ранениях и контузиях у него сомнительного происхождения. Все это хорошо было известно Борису Михайловичу, и он сперва хотел было прикрыть лавочку Бродского, но вмешалась Лариса Федоровна и не дала мужу совершить, как она выражалась, «вопиющую глупость».
Когда Бродский ушел, докторша продолжала атаку:
— Нынче в магазин приезжала жена Соломки, встретила она меня и говорит, чтобы мы забрали своего поросенка, потому что Гаврило Евгеньевич ругается. И от Бродского ничего не получишь. И продавщица Маша косится… И все это из-за Донцова. Да, да, из-за Донцова. В конце концов мы лишимся всего, ради чего приехали в эту дыру. Неужели ты ничего не можешь сделать, чтобы выгнать Донцова. Один работал, спокойней было, и совсем не нужен тебе второй врач.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Нередко вспоминались Василию слова санитарки тети Даши: «Одного тяжелого больного поставим на ноги, а там, глядишь, другой появится…»
Да, да, тетя Даша права, одного поставили, выходили другого, а теперь Василию не давал покоя раненый шофер Кузнецов. Из-за него он снова по ночам бежал в больницу, часами просиживал возле койки, стараясь и добрым словом и шприцем помочь тяжелобольному.
Утром на пятиминутках дежурные сестры подробно докладывали о состоянии шофера: как спал, сколько ел, какая температура, и все, кто присутствовал на пятиминутке, с напряженным вниманием слушали эти доклады и тревожно переглядывались, как бы спрашивая друг у друга: вытянет ли Кузнецов.
Ежедневно звонил Моргун, звонила Орловская, расспрашивая Василия о больном, давала советы, обещала на днях приехать. Вчера даже раздался звонок из областной больницы. Знакомый Василию хирург похвалил коллегу Донцова за решительность и советовал применить новый лечебный препарат.
В больницу приезжал следователь из прокуратуры, наведывался сюда работник районной автоинспекции. Они интересовались причиной аварии. Василий вежливо просил их повременить с допросами: Кузнецов еще слишком слаб для таких дел.
Покладистый работник автоинспекции соглашался подождать, а следователь — человек молодой, заносчивый, привыкший, чтобы его побаивались и повиновались ему, требовал у доктора немедленного свидания с подследственным.
Василий терпеливо пояснял: Кузнецову нужен покой, он пока не может давать показания.
— Поймите, в настоящее время ему трудно говорить.
— Может быть, он вообще умолкнет навеки, а что же в таком случае прикажете делать мне? — петушился несговорчивый следователь.
— Оставить свой несостоятельный прогноз и запастись терпением! — резко ответил Василий. — Допрашивать больного я вам не дам!
Вскипевший собеседник пригрозил доктору какой-то статьей из Уголовного кодекса и отправился в кабинет к главврачу за поддержкой.
…Вечером на квартиру к Василию прибежала встревоженная Вера Богатырева.
— Василий Сергеевич, поговорите с Кузнецовым, он совсем расстроился из-за этого следователя. И зачем разрешили ему заходить в палату.
За годы учебы и врачевания Василий привык видеть людские страдания, и он всегда Бодро, как и любой врач, подходил к самому тяжелому больному, и лицо его выражало несокрушимую веру в силу медицинской науки. Врач, по мнению Василия, должен обладать порядочным запасом хорошего настроения. Что бы ни творилось на душе у врача, какое бы собственное горе не разъедало сердце, он должен входить к пациенту веселым и жизнерадостным, стремясь заразить весельем и бодростью больного человека.
Но сейчас Василий был сам потрясен видом Кузнецова и, наверное, не смог скрыть своего потрясения. У него замерло сердце, когда он увидел беспомощного человека, закованного в белый панцирь гипса, и его влажные глаза, в которых застыло выражение горькой тоски и обреченности.
Василий присел рядом с койкой на табуретку и заставил себя приветливо улыбнуться.
— О чем задумался, Мишенька? — весело спросил он.
Кузнецов не ответил. Он вообще был не очень-то разговорчивым человеком.
— Ничего, Мишенька, скоро освободим вас из гипсового плена, и мы еще спляшем, — уверенным тоном продолжал Василий, чтобы подбодрить парня.
— Да, вы освободите, а прокурор в тюрьму посадит, — хрипло отозвался Кузнецов.
— В какую тюрьму? Что вы, Мишенька, выдумываете?
Из рассказа Веры Василий уже знал, что заносчивый следователь нагнал на шофера страху, пригрозив решеткой. Кляня неразумного деятеля районной прокуратуры, Василий сейчас раздумывал, как и чем успокоить расстроенного парня.
— Я видел районного автоинспектора — грозу шоферов, он расследовал аварию и пришел к заключению, что вы, Миша, совсем не виноваты. Он так и сказал: «Кузнецова мы не виним», — сообщил Василий и для большей убедительности добавил: — Он передавал вам привет и справлялся о вашем здоровье.