Сельский врач

Кузнецов повернул голову и недоверчиво взглянул на доктора. Ему хотелось верить Василию Сергеевичу, но следователь говорил совсем другое…

Заметив недоверие в глазах Кузнецова, Василий продолжал:

— Следователь допросит свидетелей, разберется и тоже скажет: «Не виноват Кузнецов», а вы говорите в тюрьму. Невиновных, Мишенька, в тюрьму не сажают.

Парень повеселел. На бледном исхудавшем лице затеплилась улыбка.

— Спасибо, Василий Сергеевич, а то я думал: зачем выздоравливать, если сразу под суд да в тюрьму…

— Выдумщик вы, Миша, — с облегчением улыбнулся Василий.

По дороге, мимо больницы, грохоча мотором, скрипя и лязгая гусеницами, полз трактор. От грохота и лязга жалобно задребезжали оконные стекла, тонко застучал графин на тумбочке, и было заметно, как поморщился Кузнецов. По всей вероятности, тракторный грохот и тряска усилили боль в неокрепших переломах.

Эта дорога всегда выводила Василия из терпения: и шумно от нее и пыльно, особенно теперь, когда десятки машин, груженных зерном, мчались на элеваторы. Пронесется машина, и рыжая туча пыли окутывает больничный сад.

Порою слышались жалобы санитарок: прет пылища, форточку не откроешь…

Иногда у Василия появлялось дерзкое желание взять в руки лопату и перекопать дорогу. Однажды он сказал главврачу:

— Дорожный шум мешает больным.

Борис Михайлович развел руками, дескать, ничего не поделаешь, во всем виноваты строители больницы, которые избрали такое шумное место…

Корней Лукич горячо возражал, доказывая, что дорогу проложили после, что он еще тогда говорил — будет она мешать и шумом и пылью, но дорожное начальство не прислушалось к голосу фельдшера, не прислушалось потому, что проект трассы был утвержден где-то в верхах и нарушать его никто не имел права.

— Положить бы кого-нибудь из дорожных руководителей на денек в нашу больницу да пропустить десяток-другой тракторов, может быть, тогда понял бы начальничек, почем фунт лиха, — возмущался фельдшер.

Но дорожное начальство было далеко — в районе, в области, в министерстве и при необходимости лечилось оно в других больницах и у других врачей.

Когда Василий рассказал в сельсовете о дороге, о том, что из-за нее удлиняются сроки лечения, медленней заживают операционные раны и растут койко-дни, Антонов удивленно поднял широкие брови и в недоумении смотрел на доктора. Дорога влияет на выздоровление? Вот так новость! Доктор, по всей видимости, шутит или принимает его, сельского председателя, за несмышленого ребенка.

«Только от работы оторвал своими пустыми сказками», — с осуждением подумал Антонов.

— Я прошу вас, Дмитрий Дмитриевич, помочь нам убрать дорогу от больницы, — попросил Василий, уверенный в том, что доказательства привел веские, даже подкрепил их цитатами из сочинений академика Павлова о роли внешних раздражителей на течение болезни.

Антонов еле сдержал ироническую улыбку. Просьба доктора, показалась ему до того смехотворной и нелепой, что он готов был расхохотаться. И придумает же человек — убрать дорогу…

— Видите ли, доктор, дорога государственная, и она не входит в ведение сельского Совета, — начал было пояснять Антонов, но Василий прервал его.

— Знаю, государственная. Но вы можете поставить вопрос на райисполкоме, поговорить в райдоротделе и объяснить…

— Да вы что? Шутите? Меня же на смех поднимут! — вырвалось у Антонова.

— На смех? Я вас отказываюсь понимать, Дмитрий Дмитриевич. Какой может быть смех, если дело касается здоровья людей? Или вам не ясно, как важна тишина в больнице?

— Ясно, товарищ доктор, все ясно! А только заниматься всякой, извините за выражение, бессмыслицей у меня нет ни желания, ни времени! — Антонов говорил резко, отрывисто, будто выстреливал каждое слово. Он вообще не мог теперь спокойно говорить с Донцовым, и при всякой встрече в сердце его закипало непоборимое чувство неприязни к доктору.

Антонов уже давно с горечью заметил, что доктор неравнодушен к Тане, что ищет с ней встреч и ходит в дом к Тобольцевым под видом беспокойства о здоровье Варвары Платоновны. Антонов злился. Он был озадачен и, вместе с тем, не на шутку встревожен поведением Татьяны: та и с ним была приветлива и ухаживания доктора не отвергала.

Ничего не добившись, Василий в конце концов сказал:

— Знаете, Дмитрий Дмитриевич, раньше я был о вас лучшего мнения.

— Мнения о себе не собираю, — недружелюбно ответил Антонов.

В тот же день, встретив на улице Лапина, он рассказал ему о нынешнем разговоре с доктором.

— Донцов известный фантазер, — ответил Борис Михайлович. — Стоит ли принимать всерьез его претензии.

— Он грозился выступить на партийном собрании и обвинить сельсовет, который, якобы, мало помогает больнице.

— Это он может, обвинять он мастер, — подхватил Борис Михайлович. — Только не сельсовет, а председателя обольет грязью, чтобы самому выглядеть этаким чистеньким героем перед Татьяной Семеновной.

— Причем же тут Татьяна Семеновна, — растерянно пробормотал Антонов.