Сельский врач

Сегодня Бориса Михайловича снова взорвало. Дней пять тому назад в районной газете был напечатан фельетон Донцова «Колдун из Нижней Вязовки». Прочитав докторское сочинение, Борис Михайлович позеленел от негодования, скомкал в кулаке газету, точно хотел выжать из нее содержание фельетона, но никому ничего не сказал, как будто никакой газеты не было и знать он ничего не знает. Но вдруг «Колдуна из Нижней Вязовки» перепечатала областная газета и даже снабдила фельетон карикатурой.

В глазах у Бориса Михайловича потемнело.

«Позволительно спросить, а чем и как благодарит этот невежественный колдун кое-кого из образованных медиков за их невмешательства в его темные дела…». Такой была концовка у фельетона, и Борис Михайлович понимал, кто подразумевается под «образованным медиком» и на какую благодарность намекает автор.

«В облздраве тоже прочтут этот пасквиль…» — ужаснулся Лапин. И вспомнилось ему, как он, добровольно согласившись поехать на периферию, вошел к Шубину — заведующему облздравотделом. Даже секретарша, и та посмотрела на Бориса Михайловича с нескрываемым уважением, а Шубин вообще не знал, куда посадить врача и дружелюбно говорил: «Очень рад, очень рад, опытные врачи до зарезу нужны в колхозах и совхозах». — Он подвел Бориса Михайловича к карте области. — «Видите, какой просторище! А сколько новых совхозов создано, и всюду нужны врачи»… В новый совхоз, на голое место, Лапину ехать не хотелось. Впрочем, Шубин и не настаивал на этом, предоставив доктору-добровольцу широкое право выбора. С деловитой осторожностью выбирал Борис Михайлович, куда направить стопы свои. Лариса Федоровна, конечно, принимала самое живое участие в этом выборе и ультимативно советовала ехать только в богатый район.

«А что подумает Шубин теперь, когда прочтет этот фельетон?» — с горечью размышлял Борис Михайлович.

В кабинет без стука вбежала чем-то расстроенная молодая колхозница и, даже не поздоровавшись, с порога начала:

— Что же это такое получается… врача не докличешься… Еще утром вызывали, а его все нет и нет… Где же совесть?.. Донцов говорил «приду» и не идет, а у меня дочурка при смерти.

К главврачу приходили порой люди с жалобами то на аптекаршу, то на акушерку или дежурную сестру, и он, внимательный и обходительный, всегда успокаивал жалобщика, разбирался, в чем дело, и человек тут же получал, что требовалось. А сейчас, услышав имя Донцова, Борис Михайлович с возмущением сказал:

— Вызывали, говорите, Донцова и он не пришел? Безобразие! Вот вам «Книга жалоб и предложений». Напишите здесь!

Женщина в недоумении смотрела на главврача заплаканными глазами.

— Садитесь к столу и пишите. Я этого так не оставлю, я накажу. Подумать только — ребенок при смерти, а он!.. — Борис Михайлович видел, как от слез, упавших на страницу «Книги», расплывались чернила…

«Эх, неаккуратная какая», — осуждающе подумал он и бережно, как драгоценность, спрятал «Книгу» с записью в ящик стола.

— Не убивайтесь, дорогая, доктор сейчас у вас будет.

Успокоенная женщина вышла. Борис Михайлович распахнул дверь и сказал санитарке, чтобы та пригласила к нему Корнея Лукича.

Когда старый фельдшер появился в кабинете, Борис Михайлович с предупредительной вежливостью попросил:

— Будьте любезны, Корней Лукич, сходите к Григорьевым, девочка у них заболела.

— Может, врача туда нужно.

— Вы, дорогой мой, любого врача за пояс заткнете, — заулыбался Борис Михайлович. — Некоторые врачи по два года около профессоров трутся, а какой толк? Вон Донцов к вам ведь за советом бегает? Да, да, бегает, а всюду трезвонит: Глыбин — профан, Глыбин, кроме ихтиолки, ничего не знает. — Говоря это, Лапин внимательно присматривался к фельдшеру, силясь разгадать, какое впечатление производят его слова.

— Может, и точно профан, не ровня я Василию Сергеевичу, — ответил Корней Лукич.

— Вы, дорогой мой, практик, а практика в нашем лечебном деле — основа основ. Прошу вас, Корней Лукич, сходите к Григорьевым.

Корней Лукич был подкуплен и, вместе с тем, удивлен дружелюбным тоном главврача. Обычно доктор Лапин разговаривал с ним чуть высокомерно, кичась дипломом врача и давая понять, что, как гласит пословица, гусь свинье не товарищ… Еще в первые дни жизни в Федоровке Борис Михайлович каким-то чутьем разгадал, что старый фельдшер никогда не будет его единомышленником, и он постарался отгородиться от него врачебным званием. Главврач не обращался к фельдшеру ни за советом, ни за помощью, твердо зная, что тот обязан исправно выполнять его указания и назначения.

Корней Лукич не навязывал свою дружбу новому главврачу и вел себя с прежней независимостью. Нередко он замечал, как доктор Лапин прислушивается к его опросам больных на амбулаторных приемах, присматривается, как он исследовал пациентов. Порою, будто с целью контроля, Борис Михайлович просматривал его записи в амбулаторных карточках…

Поглаживая седые усы, Корней Лукич понятливо усмехался и думал: