Сельский врач

В этот день они снова повздорили, и Тобольцеву пришлось-таки в присутствии собравшихся на беседу доярок объявить Никитиной, чтобы на ферму не выходила, что он допустит ее к дойке только с разрешения врача (фамилию Донцова председатель не назвал).

Удрученный неприятным столкновением с доктором, Тобольцев шел с фермы, утопая в снегу и чертыхаясь по адресу Донцова. И этот Донцов еще в зятья метит? Хочет быть отцом его внучат? Да не бывать этому! Он, Тобольцев, не то что в зятья — вообще видеть его не желает! Да, не желает! Не успел этот доктор приехать в Федоровку и пошел крик разводить… В глазах Тобольцева врач — это прежде всего человек вежливый, культурный, сердечный, с которым поговорить приятно. Взять, к примеру, Бориса Михайловича, худого слова от него не услышишь, лечит себе и в колхозные дела не вмешивается. А Донцов сует свой нос куда надо и не надо…

— И откуда навязался на нашу шею этот доктор… Уехал бы отсюда поскорей, что ли, — вслух рассуждал Тобольцев.

…Беседа с доярками затянулась. Бойкие девчата засыпали доктора вопросами и о Куйбышевской ГЭС, и о том, как сохранить цвет лица, и каким кремом пользоваться, чтоб румянец был, а одна сероглазая, в белой шелковой блузке, серьезно спросила:

— А скажите, Василий Сергеевич, как медицина относится к поцелуям? Вредно целоваться или не вредно?

Девчата прыснули от смеха, но с любопытством посматривали на молодого доктора, ожидая, что он скажет. Было заметно, что вопрос о поцелуях интересует их очень.

— Вопрос не по существу, — пряча улыбку, сказала самая старшая из всех Елена Григорьевна Брагина.

— А почему не по существу?

Девчата смеялись, а Василий сидел смущенный, не зная, что сказать, что ответить злоязычницам.

— Ну, ладно, девчата, в другой раз отвечу, — неловко пробормотал он.

И снова комната наполнилась хорошим девичьим смехом.

2

Василий бодро шагал по утоптанной тропинке, любуясь красивым закатом. На душе у него было и тепло и как-то по-особенному радостно.

Морозило. У самого горизонта пылало красноватое совсем негреющее солнце, а над ним, высоко в небе, поднимались светлые, золотистого оттенка столбы, похожие на ленты сказочных размеров. Казалось, будто солнце повисло на этих лентах, будто чья-то могучая рука с их помощью осторожно опускала отяжелевшее дневное светило, боясь уронить и разбить его о кромку горизонта.

«Светлые круги около солнца — к морозу», — вспомнилась Василию народная примета.

«Да, к морозу, стукнет завтра градусов тридцать, а снегу на полях маловато… Это, говорят, вредно для посевов… Эге, доктор, ты уже начинаешь кое-что смыслить в сельском хозяйстве… Ничего, ничего, поработаешь в селе годик, другой, третий и станешь больше разбираться в этой великой премудрости…» — подумалось Василию и вдруг опять припомнился разговор с Тобольцевым, — «Напрасно я с ним так грубо, ведь Семен Яковлевич — отец Тани… После нынешней перебранки как-то заходить в их дом неловко. А Таня будет ждать, она приглашала на день рождения… Нужно держать себя в руках, когда говоришь с Тобольцевым, и не всегда уместна принципиальность», — нашептывал смиренный внутренний голос, и вдруг второй — неподкупный и решительный — горячо возразил: — «Но разве мог я смириться, разве мог я допустить, чтобы Никитина работала! Тобольцев знает свое дело, а я, врач, свое!» — И как бы в подтверждение своей правоты Василий припомнил слова из «Записок врача» Вересаева, которые он еще студентом записал тушью на обложке учебника по хирургии: «…врач, если он врач, а не чиновник врачебного дела, — должен прежде всего бороться за устранение тех условий, которые делают его деятельность бессмысленною и бесплодною; он должен быть общественным деятелем в самом широком смысле этого слова, он должен не только указывать, он должен бороться и искать путей, как провести свои указания в жизнь».

Он, Василий, указал, чтобы доярку временно отстранили от работы и добился выполнения своего указания. Как отнесся к этому Тобольцев? Плохо. Но не станет же он, Семен Яковлевич, переносить это плохое отношение к требованиям Донцова-врача, на Донцова-гостя. Василий почему-то был уверен в этом. К семи вечера он придет к Тобольцевым и скажет Семену Яковлевичу: дескать, извините… погорячился…

«Эх, доктор, доктор, горячишься ты часто, выдержки у тебя маловато, с людьми говорить не умеешь», — упрекал себя Василий и вдруг вспомнил, что не купил еще подарка Тане, а идти к ней с пустыми руками просто нечестно… Он тут же решил поспешить домой, чтобы послать за подарком Иринку (самому в магазин идти не хотелось), но время было позднее и продавщица, наверное, уже подсчитала дневную выручку.

Возле магазина Василий встретил Машу. Та успела повесить на дверь внушительный замок и собиралась уходить домой.

— Вы уже закрыли? Вот не повезло, — с сожалением сказал он.