Сельский врач

«Ну и пусть, пусть увольняет, — раздумывала сейчас Вера. — Домой к маме уеду… А как же Миша?..»

Борис Михайлович, пораженный поступком сестры, бегал по кабинету, не зная, что делать, как поступить. Первой мыслью было — немедленно сочинить приказ и выгнать Богатыреву из больницы… Выгнать? Но вмешается Моргун и спросит — за что?

«За оскорбление главврача при исполнении служебных обязанностей», — мысленно доказывал сейчас Лапин.

«Не убедительно», — скажет Моргун, а потом еще вмешаются комсомольская организация, профсоюзная… узнают о позорной пощечине…

«Лучше молчать и делать вид, будто ничего не произошло», — решил Борис Михайлович. Его тревожило сейчас другое — случай с обнаруженной в столе Донцова бутылкой, это поважнее пощечины… С Богатыревой можно расправиться потом, а теперь важно составить шумное дельце вокруг бутылки… Конечно, можно самому написать, можно объявить врачу выговор, но все это не то, было бы весомей и доказательней, если бы в его руки попала написанная кем-нибудь из персонала докладная. Докладная — это уже документ, с которого можно снимать копии, заверенные сельсоветской печатью…

В окно Борис Михайлович увидел Шматченко. Тот въехал на санях во двор и собирался распрячь лошадь. Лапин вышел на крыльцо и позвал завхоза в амбулаторию.

Шматченко явился незамедлительно.

— Ходит слушок, Петр Иванович, будто наш доктор выпивает, — осторожно позондировал почву Лапин.

Шматченко развел руками и сказал:

— Да ведь кто ж не пьет, птица и та к лужам прикладывается. А вот относительно Василия Сергеевича, вроде не очень он к этому.

— «Не очень», — грубо передразнил завхоза Лапин. — А спиртные напитки кто хранит у себя в столе? Донцов. Ты думаешь для мытья рук спрятана вот эта, — Борис Михайлович открыл стол и показал собеседнику бутылку шампанского.

Шматченко неожиданно рассмеялся.

— Да какое же это спиртное, и что вы такое говорите, Борис Михайлович. Ну я там понимаю — спиртик, водочка или самогонка — вот это настоящее спиртное, а шампанское, извините, квасок, и только. Да у меня жена квас готовит и то крепче вот этого ситра, да чтоб в голове малость зашумело от этого шампанского, дюжину бутылок нужно, а вы говорите — спиртное.

— Ты что дурачком прикидываешься, — гневно процедил сквозь зубы главврач. — Не понимаешь?

Улыбаясь, Шматченко продолжал:

— Э, Борис Михайлович, в спиртном я толк знаю, не обманете.

Шматченко действительно не понимал, в какую сторону клонит главврач и почему вдруг заговорил об этой бутылке.

— Ты вот что, Петр Иванович, посмеялся и хватит, — сдержанно проговорил Борис Михайлович. — Дело есть, — и он объяснил, что требуется от него, Шматченко. Тот выслушал внимательно и, немного подумав, ответил:

— Грамотешки у меня маловато.

— Грамотность тут ни при чем, — радостно подхватил Борис Михайлович. — Ты напиши как умеешь, и сойдет.

— Да нет, Борис Михайлович, грамотешка тут как раз и нужна, чтобы разобраться, зачем потребовалась вам моя докладная.

Такой поворот ошеломил главврача.

Шматченко выглянул в окно и крикнул:

— Вот, дьявол, не стоит на месте, — и выбежал из амбулатории.

И все-таки в больнице нашелся человек, который написал докладную.

5

У Тобольцевых был накрыт праздничный стол. Гостей пригласили немного — только близких родственников да Тобольцев привел Антонова. За столом, как и положено в таких случаях, было шумно, поднимались тосты за именинницу, за здоровье родителей.

Больше всех, кажется, шумел сам хозяин. Он знал, что Татьяна в первую очередь приглашала Донцова, и у него даже было подозрение, что мать и дочь в сговоре, что они специально затеяли эту семейную вечеринку (в прошлом году, например, день рождения Татьяны с таким торжеством не отмечался).

Причину отсутствия за столом доктора Тобольцев объяснил по-своему: у того не хватило мужества появиться в их доме после нынешней стычки на ферме… «Не плюй в колодец, товарищ доктор… Не пришел и хорошо сделал», — с удовлетворением думал Тобольцев, поглядывая на Антонова, который сидел рядом с Татьяной и вполголоса о чем-то рассказывал ей. Татьяна улыбалась. «Воркуют, как голубки… Вот это хорошо, вот это по-моему», — радовался Тобольцев.

— Что же мы молчим? А где песня? — вслух спросил он, обводя гостей веселым взглядом.

— Начинай, Семен Яковлевич.

— А ты поддержи, Дмитрий, — отозвался Тобольцев и затянул свою любимую: «Меж крутых бережков Волга-речка течет».

Песню подхватили дружно.

Ставя на стол тарелки с яствами, Варвара Платоновна грустно посматривала на дочь. И пусть Таня смеялась, беззаботно щебетала с Антоновым и бойко да складно отцу подпевала, а в ее серьезных глазах мать видела печаль и тревожное ожидание и замечала, как дочь прислушивается к каждому шороху за окном и вздыхает украдкой…

«Не пришел Василий Сергеевич, не пожаловал к тебе, Танечка… То ли делом занят, то ли по другой какой причине, а не поздравил тебя с днем рождения», — думалось матери.

Когда часам к одиннадцати гости разошлись, Тобольцев убежденно говорил дочери:

— Теперь ты видишь сама, каков доктор! Не откликнулся на твое приглашение. А не пришел, потому что он трус!