«Что с ней случилось? — в тревоге подумала Татьяна. — Прячется, глаза поднять стесняется… Неужели узнала о том, что я прочла ее письмо? Нет, она не могла узнать этого», — уверяла себя Тобольцева, а самой было неловко смотреть на девушку.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Вслед за первым снегом пришли метели.
Когда-то в городе Василий совсем не замечал снежных заносов, не замечал, быть может, потому, что жил и работал в центре города и туда сквозь лабиринты улиц и переулков трудно было пробиться метелям. А здесь, в Федоровке, со всех сторон обдуваемой степными ветрами, уже после первых буранов улицы были надежно забаррикадированы тугими сугробами.
В эти зимние дни особенно доставалось завхозу Шматченко. Вооруженный лопатой, он трудился теперь вовсю, расчищая дорожки на больничном дворе. Борис Михайлович не давал покоя завхозу, и если случалось, что Шматченко не успевал к девяти утра расчистить тропинку от калитки к больничному крыльцу, он так отчитывал завхоза, что тот не знал, куда деваться. Василия удивляла перемена отношения главврача к завхозу. Прежде Шматченко пользовался особым покровительством Лапина, а теперь попал в немилость.
Зато к нему, Василию, Лапин относился, как в первые дни приезда, по-дружески внимательно и радушно. С глазу на глаз он снова называл его «дружище» и снова приглашал к себе домой то на пельмени, то на зайчатину. После пятиминутки врачи вместе отправлялись на утренний обход, потом вместе проводили амбулаторный прием: за одним столом — Борис Михайлович, за другим — Василий. Во время приема они часто обращались друг к другу за советом.
— Борис Михайлович, взгляни, пожалуйста, — просил Василий.
— Ну-ка, Василий Сергеевич, посмотри, нет ли здесь чего-нибудь хирургического? — в свою очередь спрашивал Борис Михайлович.
Порою между ними разгорался жаркий спор из-за какого-нибудь неясного заболевания, и часто Борис Михайлович выходил победителем.
Василия особенно поразил недавний случай. Дня три назад явился на прием Шпагин. Василий долго исследовал старика и, определив кишечную непроходимость, предложил немедленную операцию. Вмешался Борис Михайлович. Он долго осматривал больного, подробно расспрашивал о болезни, а потом, к удивлению Василия, сказал:
— Я думаю, здесь панкреатит.
Панкреатит — заболевание поджелудочной железы — болезнь довольно редкая и для распознавания чрезвычайно трудная.
Василий заупрямился, доказывая свою правоту, и даже распорядился, чтобы Клавдия Николаевна готовилась к операции.
— Благодеяния хирурга создаются не только теми операциями, которые он делает, но и теми, от которых он отказывается. Помнишь? Твои слова. Оперировать ты можешь, но подумай о пользе от операции больному, — говорил Борис Михайлович.
Быть может потому, что голос у Лапина был дружески мягким, располагающим или по какой-то другой причине, но Василий согласился, и Шпагин тут же был отправлен в Заречное с диагнозом «панкреатит». Из райбольницы его срочно эвакуировали самолетом в областную клинику.
Сегодня утром, во время пятиминутки, Орловская сообщила по телефону, что в клинике диагноз панкреатита подтвердился, Шпагин прооперирован. Она поблагодарила федоровских врачей за своевременное распознавание болезни и быструю эвакуацию: это спасло больного.
«А я хотел было распороть живот Шпагину… Вот беды наделал бы», — с ужасом подумал Василий и благодарно взглянул на Бориса Михайловича, который вовремя отговорил его от операции.
Вообще Василий забыл прошлые стычки с Лапиным, былые неприятные ссоры, и от этого стало на душе легче и работать было приятней. Все-таки нашли они общий язык!
— Что-то уж очень внимателен к вам главврач, — заметил однажды Корней Лукич.
— А разве это плохо?
— Хорошо, Василий Сергеевич, даже очень хорошо, так и нужно, потому что делить вам нечего, цель у вас одна, — живо ответил старый фельдшер и после небольшой паузы добавил: — Только, знаете, как говорится: есть у пчелки медок, но есть и жальце…
Об этом «жальце» Василий не думал, веря в искренность Бориса Михайловича.
— Я вчера зайчишку подстрелил, заходи вечерком, дружище, Лариска приготовит жаркое. Поужинаем, в шахматы сыграем, — пригласил Василия Борис Михайлович.
Он хотел отказаться, опасаясь вновь увидеть за столом у Лапиных продавщицу Машу, но это опасение показалось ему смехотворным. В самом деле, причем тут продавщица? Он уже сказал ей свое слово, и пусть она успокоится!
Лариса Федоровна по-прежнему была разговорчивой, улыбчивой и хлебосольной. Жаркое у нее оказалось до того аппетитным, что Василию подумалось, будто на свете нет ничего вкуснее зайчатины.
— А что я слышала, Василий Сергеевич, будто свадьба у вас наклевывается? — осторожно поинтересовалась хозяйка.
— Вполне возможно, — ответил Василий, хотя о свадьбе пока у него не было мыслей.
— Да, да, пора, Василий Сергеевич, обзаводиться очагом семейным. Да и Татьяна Семеновна — достойная партия. Правда, родитель у нее мужиковат. Я слышала, вы опять с ним скрестили шпаги…