– Девочки всегда спрашивают, почему у меня так много мертвых растений. Я говорю им то же, что мне говорила мама Кло. Погибшие растения приносят удачу. Когда комнатное растение умирает, это означает, что оно впитало плохую энергию и джуджу[120]
. Плохое джуджу предназначено для вас. Они – защита. – Высказав эту ценную мысль, она глубоко затянулась сигаретой. – У каждого свой недуг, Женевьева. Умственный, физический или духовный. Нужно просто помнить, что в тебе есть хорошего.– Пожалуйста, не философствуй, мама. Тебе это не идет.
– Мне все идет, кроме рукавов-доломанов, – раздраженно ответила Лизетт. – Слушай. Я не знаю, что тебя разозлило и почему мы обсуждаем давние дела. Хочешь совет? Переживи свое детство. Я со своим справилась. Думаешь, у тебя все было плохо? Мне приходилось делать невероятное для судей конкурсов, только чтобы выиграть немного денег на продукты и поддельные джинсы «Джордаш» из магазина «Все за доллар».
Молчание Женевьевы было оглушительным.
– Они назывались «Гордаш», – грустно добавила Лизетт.
– Ты отдала им Шейна. – Женевьева говорила так, словно обращалась больше к себе, чем к Лизетт. – Он так боялся, что снова попадет в тюрьму. Я сказала ему, что сделаю все, чтобы он никогда туда не вернулся.
– О, Джи, – заворковала Лизетт, – этот мальчик охотился на тебя. Они все так делают! Они хотят красивую девушку, но потом завидуют твоей молодости и жизненной силе. Так они заманивают тебя на путь разрушения и ломают тебя.
– Завидуют молодости? Мы с Шейном были ровесниками!
– Ну, знаю, но я говорила о себе! – Лизетт разгладила на коленях кимоно.
После очередного продолжительного молчания Женевьева наконец заговорила:
– Ты ревновала.
– Я никогда в жизни никого не ревновала! Но вот что я тебе скажу. Женщины Мерсье прокляты. Мы прокляты. И если я не могу заставить мужчину остаться со мной, то ты тем более не сможешь. – Лизетт затянула поясок на своем кимоно. – Я не знаю, почему ты так решительно меня ненавидишь. Ты попала в лапы симпатичного маленького преступника, я тебя спасла, и я злодейка? Как это может быть?
– Ты действительно ждешь объяснений?
– Идите и судите меня, мисс. Я не боюсь ничего, кроме безжалостного взгляда Всевышнего. Ты можешь быть Дорогой Мамочкой[121]
или Клэр Хакстэйбл[122] – неважно, какая ты мать; дочери всегда обвиняют матерей в любой неудаче. – Лизетт сделала последнюю затяжку и затушила сигарету в хрустальной пепельнице. Потом сказала себе под нос: – Через пятнадцать лет Одри отчитает своего психотерапевта.– Ты ничего не усвоила из того, что с тобой произошло, не так ли? – устало спросила Женевьева.
– Оставь этот мрачный тон, Джи. У нас были очень веселые времена, когда ты была маленькой! Помнишь тех очаровательных певчих птичек?
– Они умерли от отравления свинцом.
– И это моя вина?
– Они умерли от отравления свинцом, потому что, когда они щебетали по ночам, ты бросала карандаши в их клетку.
– Ну, кто знал, что они станут клевать карандаши? Правда?
– До свидания, мама.
– Перестань злиться на меня! Знаешь, таким мальчикам, как Шейн, место за решеткой. – Лизетт хваталась за соломинку, пытаясь удержать Женевьеву у телефона. Женевьева всегда сбивала ее с толку. Когда ты беременна, то думаешь, что у тебя будет маленькая ты. Маленький человек с теми же мыслями, теми же чувствами. Но ее дочь вышла сама по себе. Самодостаточная, упрямая, слишком умная для всего мира и совершенно загадочная. Лизетт никогда не знала, как ее воспитывать, и, видит бог, Женевьева не давала никаких подсказок.
– Я спасла тебя от целой кучи неприятностей. Посмотри, кем ты стала! Ты… – Лизетт замолчала, потому что разговор прервался.
Ну что ж. То был не первый раз, когда ее дочь бросала трубку, и не последний. Она поднялась с дивана и поплелась наверх, к Маккензи, одной из десятков девочек, которых Лизетт вылепила идеальными, по своему образу и подобию. С каждой новой ученицей у Лизетт был шанс сделать все правильно. Сезон за сезоном, шоу за шоу, снова и снова.
Глава 21. Какое совпадение
Ева была слишком экономной, чтобы пользоваться услугами
Сиси согласилась присмотреть за Одри. Она была очень рада провести вечер со своей любимой ненастоящей племянницей, но при одном условии: Ева должна была поклясться, что завтра придет к ней на вечеринку.
– Знаешь, просто устроим праздник для своих, чтобы отпраздновать награждение.
С поспешным «Все, что хочешь, конечно, да, я приду». Ева молнией выскочила за дверь.
Ева едва осознавала, на что она соглашается. В ее мозгу была только одна мысль.
«Он нужен мне», – думала она, заказывая