Семь дней в искусстве

Блазвик перечислила павильоны, ставшие легендарными. В 1993 году Ханс Хааке разрубил пол в павильоне Германии. «Впервые художник воспринял весь павильон как идеологический, символический образ», – пояснила она. В 2001 году художник из Бельгии Люк Тёйманс впервые показал серию известных картин о Конго, напоминая о колониальной истории. В 2003 году Крис Офили превратил павильон Великобритании в «„оазис африканства“, воображаемый потерянный рай». В 2005 году Аннетт Мессаджер закрыла итальянское написание «FRANCIA» на павильоне надписью «CASINO», превратив целую страну в территорию риска и наслаждения, не подчиняющуюся никаким законам. «Эти павильоны незабываемы, – заключила Блазвик. – Они не были окнами в мир. Они сами были мирами».

Воодушевленная энтузиазмом Блазвик, я поинтересовалась, как ей удается, будучи профессионалом, сохранять такую увлеченность искусством. «Венеция – это большой праздник, которому предшествует серьезная подготовка, – объяснила она. – Здесь вы поверхностно знакомитесь с произведениями, в буквальном смысле на бегу, но перед этим вы готовитесь. Пролистываете массу пресс-релизов, отмечаете для себя то, что нельзя пропустить». И все же запросто можно пройти мимо чего-нибудь сто́ящего. «Я вошла в павильон Венгрии и сразу же вышла, – призналась Блазвик. – Я подумала: „Шесть черных коробок. Это неинтересно. У меня нет времени“». К счастью, она вернулась в павильон тридцатилетнего художника Андреаса Фогараси и обнаружила, что в каждой черной коробке было видео, содержавшее «спокойное, сложное, поэтичное и забавное размышление на тему крушения утопии».

Ознакомившись с современным искусством старой доброй Европы, я покинула парк Джардини. У ворот, около киоска с открытками и карнавальными масками, на ящике стоял мим с белым лицом и принимал различные позы, ассоциировавшиеся с барочными статуями святых. Рядом с ним местный житель продавал футболки с портретами знаменитых художников, таких как Пол Маккарти и Ричард Принс. Я вскочила в водное такси, которое только что высадило пассажиров, и направилась к Украинскому павильону. Казалось, мир искусства заполонил Венецию, но иногда встречались и обычные туристы: мимо нас по Гранд-каналу проплыли пять гондол с японскими туристами, держащими в руках зонтики и камеры. Гондольеры, одетые в черно-белые полосатые футболки, оживленно переговаривались, рассеянно управляя гондолами. Никто из тех, кто приехал на биеннале, не имел времени на подобные неторопливые прогулки.

Украинская экспозиция «Поэма о внутреннем море» разместилась в величественном, но разрушающемся палаццо Пападополи, проект финансировался олигархом Виктором Пинчуком, новичком в мире искусства. Чтобы привлечь внимание к художникам, живущим в стране, больше известной экспортом водки, стали и красивых моделей, куратор Питер Дорошенко (американец украинского происхождения) решил устроить групповую выставку – с участием четырех украинских и четырех довольно известных западных художников, в том числе британца Марка Тичнера. Как следует рассмотреть работы мне не дали назойливые охранники, встретившие меня у входа со стороны канала только для того, чтобы проводить к выходу, поскольку павильон закрывался. В заросшем травой саду позади палаццо я увидела Тичнера: он стоял около одной из своих работ – под рекламным щитом с надписью: «МЫ УКРАИНЦЫ, ЧТО ЕЩЕ НУЖНО?» В течение семи часов он отвечал на вопросы корреспондентов и теперь мог только сказать: «Я выговорился сполна». Пинчук, дававший указания фотографу, снимавшему его с семьей, потащил Тичнера запечатлеться вместе с ними. Художник поулыбался перед камерой, а потом вернулся ко мне. Я держала наготове ручку и маленький синий блокнот и выжидающе смотрела на Тичнера. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу и пожимая плечами. «Представлять чужую страну, – сказал он, – так же непросто, как свою».