Семь столпов мудрости

Ни одна группа не подъезжала к другим и не общалась с ними, и я двигался весь день вперед-назад, как челнок, заговаривая сперва с одним поникшим шейхом, затем с другим, стараясь собрать их вместе, чтобы, прежде чем прозвучит боевой клич, достичь солидарности. Пока что они были солидарны лишь в одном — не слушать ни слова от Заала касательно порядка нашего похода; хотя он был самым умным воином и самым опытным. На мой личный взгляд, только ему и можно было доверять, даже когда он был за пределами видимости. По поводу других мне казалось, что ни в их словах, ни в их советах, а может быть, и в их винтовках нельзя быть уверенным.

Бесполезность бедного шерифа Аида даже в качестве номинального вождя заставила меня принять управление самому, что было и против моих принципов, и против суждений; поскольку особое искусство вылазок кочевников, тонкости вопросов о предпочтениях в пище, о пастбищах, о направлениях дорог, оплате, спорах, дележе добычи, кровной вражде и походном порядке лежали далеко за пределами оксфордского курса новейшей истории. Необходимость заниматься всеми этими делами на скорую руку держала меня слишком занятым и не давала мне беспокоиться, как мы будем атаковать Мудоввару, и как лучшим образом использовать взрывчатку.

Мы расположились на полуденный привал в плодородном месте, где последний весенний дождь, падая на песчаный откос, произвел на свет тонкие пучки серебристой травы, которую любили наши верблюды. Погода была мягкой, идеальной, как август в Англии, и мы растягивали удовольствие, наконец отдыхая от препирательства последних дней перед выходом и от незаметного натяжения нервов, неизбежного, когда покидаешь даже временную стоянку. Человек в наших обстоятельствах так скоро пускал корни.

В конце дня мы поехали снова, отклоняясь вниз по горам в узкую долину между умеренными стенами из песчаника: пока перед закатом мы не были на другой поверхности, выложенной желтой глиной, вроде той, что была такой прекрасной прелюдией к великолепию Рамма. У порога его мы разбили лагерь. Мои заботы принесли плоды, так как мы расположились всего тремя отрядами у ярких костров из пылающего с треском тамариска. У одного ужинали мои люди; у другого — Заал; у третьего — остальные ховейтат; и поздней ночью, когда все вожди были умиротворены ужином из мяса газели и горячего хлеба, стало возможно привести их к моему нейтральному костру и разумно обсудить наш курс на завтра.

Скорее всего, около заката мы должны напиться у колодца Мудоввары, в двух-трех милях с этой стороны станции, в закрытой долине. Потом, в начале ночи, надо пройти вперед, чтобы обследовать станцию и посмотреть, можем ли мы, при нашей слабости, попытаться предпринять какой-нибудь удар по ней. Я твердо держался этого (что было не по вкусу остальным), так как это была во многом критическая точка всей железной дороги. Арабы не могли понимать это, поскольку их умы не удерживали картину длинного, стройного турецкого фронта с его непрестанными требованиям. Однако мы достигли внутреннего согласия, и уверенно разбились на группы, чтобы поспать.

Утром мы задержались, чтобы поесть снова, имея впереди всего шесть часов марша, и затем двинулись по глиняной поверхности к равнине, покрытой твердым ковром известняка, на котором лежал коричневый, сглаженный погодой кремень. Продолжением были низкие холмы, где попадались мягкие песчаные долины, под более крутыми склонами, куда вихри сносили пыль. Через них мы ехали по узким долинам к гребню, и затем, по таким же долинам, вниз, по дальней стороне, откуда мы выступили, от темных, заброшенных груд камней к залитой солнцем широкой равнине. Через нее низкие дюны тянулись колеблющейся линией.

Мы сделали полуденный привал при первом вступлении в неровную местность; и, в самом деле, на склоне дня пришли к колодцу. Это был открытый водоем, несколько ярдов в ширину, в узкой долине среди больших каменных плит кремня и песка. Застоявшаяся вода выглядела неаппетитно. На поверхности ее лежала толстая мантия зеленой слизи, из которой вздувались пузырями плавающие жирные розовые островки. Арабы объяснили, что турки когда-то бросили дохлых верблюдов в водоем, чтобы сделать воду непригодной; но прошло время, и эффект стал тяжелым. Будь здесь критерием мой вкус, эффект был бы еще тяжелее.

Но это было все питье, на которое мы могли рассчитывать здесь, пока не возьмем Мудоввару, так что мы принялись за дело и наполнили наши мехи для воды. Один из ховейтат, помогая нам, соскользнул с сырого берега в воду. Зеленый ковер сомкнулся, как масло, над его головой и скрыл его на миг: затем он показался, изо всех сил хватая воздух ртом, и выкарабкался под наш смех, оставляя позади черную дыру в пене, из которой поднялась, как столб, вонь старого мяса и отвратительно нависла над нами, над ним и над долиной.