Семь жизней. Рукопись неизданного романа

Какая разница, с кем пить на свой день рожденья? Какая разница, с кем быть на свой день рождения? Ведь его больше не будет никогда.

Семнадцатилетие так и останется в памяти таким невероятно насыщенным. Наташа в любом случае уедет отсюда, а оно останется здесь, с незнакомыми людьми, в маленьком домике посреди большого мрачного леса и неутихающего урагана.

Но Алик что-то не поддержал.

– Я не буду больше, – коротко сказал он.

– Не, Музыкант, на, нельзя девушке отказывать, когда она просит, – угрожающе заметил Пашка, подливая вино в стаканы.

– Ладно, но потом я больше не буду, – с неохотой уступил тот. – И мне… надо отлучиться ненадолго, приспичило…

– Пиво наружу просится? – после того, как все выпили, ухмыльнулся Пашка, вставая. – Я тоже пойду, на. Кирюх, давай куртку мою! Ты не пойдёшь?

– Нет, – ответил Кирилл, вернув кожанку.

– Я пойду, – сказал Артём.

Сначала вышел Пашка, за ним домик покинули и Алик с Артёмом.

Наташа встала, подошла к окну и, заглянув в него, спросила Кирилла:

– А ты почему не пошёл?

– Не знаю, – он пожал плечами и подошёл к ней.

«Свершилось!» – хихикнуло мысленное злорадство, и она решила «уступить», но сразу обговорила для себя границы этой «уступки». Когда Наташа в первый раз изменяла Пашке, то позволила только обнять себя. Дальше ни-ни. Себе же ничего не позволила. Мол, я-то вообще ничего не сделала, значит, и не изменила. На таких же условиях «уступила» и второму, позволив себя поцеловать. С третьим отодвинула границы ещё дальше, позволила не только прикоснуться к себе, но почти полностью отдала своё тело.

За пределом оставалось лишь «то» место. Это было очень важно для оправдания себя. Мол, хоть я и изменила, но не тяжко, «извинительно», самое главное сохранила и самого важного не совершила, а значит, и измены-то почти нет. Всё сотрётся и забудется. Но руки четвёртого она не смогла забыть, потому что тот потрогал её «там». Всё вышло так неожиданно, что границы пришлось ставить впопыхах.

С тех пор настоящей изменой Наташа стала считать собственно половой акт. Всё остальное, все прелюдии, воспринимались как опасные игры на грани фола. Это очень возбуждало. Очень. Так, что хотелось дать возбуждению выход. Поэтому с пятым она не могла себе отказать в искушении «поиграть» с чужим телом. Дала себе волю. А волю порой не удержать, потому уже следующая измена стала «настоящей» даже по Наташиным меркам. Пришлось смириться с участью «плохой девочки».

«Плохой девочкой» она себя чувствовала и с седьмым, и с восьмым, и с девятым. Но так не могло продолжаться всё время. Участь «плохой девочки» была горька для самооправдания, и самооправдание требовало раздвигать «извинительные» границы.

Переломной стала десятая измена – с Лёшей. А больше шок, вызванный историей с Лёшиным другом. Короче, десятую и одновременно одиннадцатую измену, этот двойной удар, совесть «плохой девочки» не выдержала. Произошла временная завязка.

А двенадцатым был Вася. Все границы были разрушены. И тогда сознание построило сложную систему оправданий, в которую вошло всё, «наработанное» ранее. Во-первых, без «этого» – не обязательно измена, иногда просто игра, иногда несерьёзная измена. Такое неоднократно случалось с Максом, Надькиным братом, и некоторыми другими. Во-вторых, настоящая измена с «этим». Она не извинительна, если серьёзна. А если несерьёзна плюс всякие разные «сопутствующие», «подталкивающие» – мол, нельзя иначе – обстоятельства, то она чаще всё-таки извинительна. Так было, к примеру, с Женькой. По пьяному делу что-то было, неожиданное, сами испугались, но дальше всё – будто ничего и не было. Такая измена быстро забылась. Значит, она извинительна. Это что касается «несерьёзных».

Теперь к «серьёзным». Если «серьёзная» измена перерастала во что-то большее, в серьёзные отношения, то она какая-то странная измена, очень извинительная – по сути, и не измена. Это любовь, для которой нет границ. Это, конечно, Вася. По отношению к нему, в отличие от Пашки, в первое время всё казалось неизвинительной изменой, а потом снова пришлось отодвигать границы.

К этому времени Наташина измена Васе находилась на уровне четвёртой измены Пашке. Иными словами, нельзя доводить до «этого» и неизвинительна собственная инициатива, кроме объятий и поцелуев. Мол, я-то почти ничего не делаю, а то, что делаю, несерьёзно.

Наташа прижалась к Кириллу и, страстно поцеловав, отстранила.

– Подожди. Я наблюдаю за ними в окно.

– Зачем?

– Чтобы не пропустить их.

– И что они делают? – улыбнулся тот.

– Писают, наверное!.. – с наигранным возмущением воскликнула она. – Я пока только одного Алика вижу… А вот… Пашка к нему пошёл… Батюшка спрятался где-то… стесняется…

Кирилл обнял Наташу сзади. Его руки расстегнули молнию её куртки, проникли под свитер и нащупали грудь, спрятанную в лифчик.

Она не сопротивлялась. Зачем? Всё пока по плану. Обозначенные границы незыблемы.

– А вот Батюшка к ним пошёл. Курят, стоят… Интересно, что они будут делать?

– В смысле?

– Ну, сюда сейчас пойдут или…