Семейное дело

Он плохо слушал, что снова говорили здесь, за столом, о Левицком. Ему хотелось одного: скорее уйти, потому что через полчаса начнется шум и гам, подействует выпитое, бывает и так, что люди забывают, по какому тяжкому поводу они собрались. Этого ему не хотелось видеть.

— Можно мне? — сказал кто-то, и Ильин чуть подался вперед, чтобы увидеть говорящего.

Это был начальник смены Тигран Ованесович Эрпанусьян — маленький, похожий на весеннего грача, с черными волосами и такими синими от бритья щеками, что всегда казалось — они у него чем-то выкрашены.

— Вот что я хочу сказать, — медленно, словно подбирая слова, начал он. — Мы уже много говорили о нашем… о Степане Тимофеевиче. Хорошо говорили, правильно говорили! Хороший человек ушел. Но есть у нас, армян, одна старая поговорка: «Что в детстве приобретешь, на то в старости обопрешься». Это я хочу Алеше сказать. Большое у тебя богатство осталось — дедушкина любовь. Береги ее, очень прошу тебя. И давайте все выпьем за то, чтобы вырос Алеша в деда, выпьем и пойдем.

И, хотя Елена Михайловна упрашивала остаться, все поднялись. Ильин поцеловал ей руку, провел ладонью по мягкой Алешкиной голове — и горло у него опять перехватило, — и только на улице он вдохнул воздух полной грудью.

— Ты правильно сделал, — сказал он Эрпанусьяну, беря его под руку. Им было по пути. — Пройдем пешком?

— Пройдем.

Они долго шли молча.

— Ну, чего ты молчишь? — вдруг резко сказал Тигран. — Я понимаю, что для каждого человека свое горе всегда величиной с верблюда, но жизнь-то не кончена!

— Разумеется, не кончена.

— А для тебя и подавно. Теперь этот воз тебе тянуть. У нас все говорят, что твое назначение уже решено и подписано.

— Ничего не решено и не подписано, — устало ответил Ильин. — Завтра меня вызывает главный. И я еще не знаю, соглашусь ли.

— Он не знает! — вскинул руки Эрпанусьян. — Кто же тогда знает?

Ильин ответил не сразу.

— Видишь ли, — сказал он наконец. — Ты веришь мне, что я любил Степана Тимофеевича?

Эрпанусьян кивнул.

— А помнишь, сколько ругался с ним? Он много делал не так, как надо было делать. Прости уж, что я говорю об этом сейчас. Но то ли он к концу уже очень устал, то ли вообще такой стиль был на заводе. Степан мог сделать многое — и не делал… И если… если мне предложат принять цех, я соглашусь только на своих условиях. Только на своих, — повторил он.

3

Из отпуска секретарь обкома Рогов вернулся в первых числах июля, посвежевший, отдохнувший и, как бывало каждый раз, нетерпеливый. Сюда, в обком, он звонил из Ливадии два раза в неделю, так что знал, как идут дела, но все-таки с первого же дня потребовал от помощников и отделов десятки сводок, протоколы бюро, проходивших без него, и возвращался домой поздно. Днем на подробное чтение времени не хватало, а он не любил, если что-то было не узнано и не понято до конца.

Что ж, в общем-то, он мог быть доволен. План первого полугодия промышленность области выполнила. Конечно, были и отстающие предприятия, и из министерства сообщали, что ЗГТ уже трижды в этом году сорвал поставки металла по договорным обязательствам, и задерживался ввод второй очереди завода минеральных удобрений, и строители освоили за полугодие на восемь с половиной миллионов рублей меньше, стало быть, работают неритмично, будут выезжать к концу года на штурмовщине. С вечера Рогов намечал дела на завтра. Жена уже начинала ворчать: еще одна такая неделя, и ты забудешь, что был в отпуске. Слава богу, хоть наконец-то бросил курить, — а ему очень хотелось закурить, даже иногда снилось, что он курит, и просыпался, сердясь на такие соблазнительные сны.

Первую неделю Рогов никуда не выезжал. В пятницу попросил помощника позвонить на ЗГТ Нечаеву и предупредить, что он будет на заводе в понедельник с утра. Это было привычкой: если он куда-нибудь ехал, то непременно с утра, не заезжая в обком. Но неожиданно, в субботу, он встретился с Нечаевым.

Дача, которую он занимал, была в маленьком поселке Выдрино, на берегу длинного, заросшего вдоль берега камышом озера, и Рогов отправлялся туда вечером в пятницу. Как бы ни настаивала жена, Дарья Петровна, чтобы он отдохнул эти два дня, как все нормальные люди, Рогов, едва переодевшись, брал лопату, жестяную банку и шел в угол сада копать червей для завтрашней рыбалки. Ему не надо было заводить будильник — он умел просыпаться как по заказу — в четыре так в четыре, в пять так в пять утра. Ночи стояли светлые. Поэтому лучше всего выйти в три. Самый клев.