Читаем Семейное дело полностью

«Садись, Оля. Так зачем ты пришла? Ну, чего же ты плачешь, глупенькая?»

Отплакав, Ольга рассказала ей все: и что она живет на барже одна — отец ушел воевать, а мать на окопах, и что она уже училась здесь, в первом «А», а потом в другом городе, и вот снова пришла сюда.

«Ты чего-нибудь ела сегодня?»

«Да».

Учительница долго думала о чем-то. Казалось, она не слышала звонка, и тогда, когда дверь открылась и вошла какая-то девушка, она не повернулась к ней.

«Ты здесь? — спросила девушка. — А я тебя повсюду ищу».

«Да, да… Тебе уже пора, Кирочка?»

«Пора, мама».

Девушка была одета в большой, не по росту, мужской макинтош, перепоясанный ремнем. Макинтош, и сапоги, и пышные волосы, выбивающиеся из-под цветного платка, — все это казалось на ней чужим, нелепым и некрасивым, потому что сама она была очень красивой, так, во всяком случае, показалось Ольге.

«Хорошо, — глухо сказала учительница, — я пойду провожу тебя. — Она снова положила руки на Ольгины плечи. — А ты, девочка, иди в свой класс. Я скоро вернусь, и мы чего-нибудь придумаем».

В коридоре было шумно, мальчишки бегали и возились вовсю, девочки ходили, взявшись за руки. Ольга не узнавала никого и тянула шею. Учительница уже ушла. И вдруг она увидела Сережу. Она знала, что обязательно увидит его, и вот увидела и узнала сразу.

«Сережа!»

Он обернулся.

«Ты, что ли?»

«Я, я!»

Ольга так и сияла, и кивала радостно: «Я, я!» — а Сережа буркнул, отворачиваясь:

«Обратно приехала?»

«Обратно».

«Ну, тогда здорово. Только я с тобой сидеть больше не буду. Я уже два года с Женькой Голяковым сижу».

Ольга растерялась.

«А как же я?»

Сережа крикнул:

«Эй, Рыба, иди сюда!» — и от стены покорно пошла длинная девочка с белесыми, впрямь как у рыбы глазами.

«Будешь сидеть с ней, — строго сказал Сережа и повернулся к Ольге. — Я пошел, у меня дела всякие».

Смешно, вспоминала Ольга, я даже снова чуть не разревелась тогда. А Сережка показался мне чем-то вроде учителя. Мне казалось, я все отдала бы, чтобы только снова сидеть рядом с ним. Просто я не знала, что мальчишкам в третьем классе положено презирать девчонок.

Она отсидела два урока, ничего не понимая из объяснений учительницы, а потом, забыв, что ей надо подождать ту, другую учительницу, вышла на улицу вместе со всеми.

«Сережа!»

«Ну?»

«Ты куда?»

«Домой».

«Я тебя провожу?»

«Вот еще!»

У нее задрожали губы.

«Я тоже домой».

«Пока».

Она пошла следом за Сережей.

За мостом он свернул и вошел в длинный серый облезлый дом. Ольга пошла дальше. Ей не хотелось домой, на баржу.

Она вышла на проспект, малолюдный и тихий. Где-то здесь, она помнила, было кино, куда их, первоклассников, водили два года назад, и садик с фонтанами и статуями. Эти статуи она тоже помнила. Учительница рассказывала, что давным-давно их привезли сюда из-за границы, что они сделаны из мрамора и стоят очень дорого…

В садике были люди, и Ольга подошла ближе. Люди осторожно снимали одну — уже последнюю — статую, сгибаясь под ее тяжестью. Тут же, рядом, стоял ящик. Статую уложили в ящик, и теперь ее мраморные губы улыбались небу. Только тогда Ольга заметила, что тут же вырыта яма; ящик заколотили, продернули под него веревки, и небольшая толпа — в основном старые женщины, — охнула, придвинулась, замерла. Ящик опустили в землю, глухо ударились о доски сырые комья. Кто-то всхлипнул рядом с Ольгой, она взяла незнакомую женщину за руку.

«Ты что, девочка?»

«А вы почему плачете?»

«Я ничего… Ты иди отсюда, девочка, иди…»

Она пошла дальше, не зная, куда идет и зачем, — просто так, лишь бы не возвращаться на баржу, в пугающую тишину, хотя и думала о том, что надо затопить печку, подмести, а может быть, даже вымыть пол, благо за водой ходить недалеко — только бросить за борт ведерко на веревке. Нет, пол она вымоет потом, перед возвращением матери. А сейчас можно зайти в магазин и купить хлеб. Дома оставался небольшой кусочек — уходя, мать забрала с собой почти всю буханку.

Но хлеба в магазине не было. Ольга глядела на пустые полки. Только одна была уставлена бутылками с серебряными горлышками и какими-то розовыми банками. Продавщицы тоже не было: Ольга слышала, как где-то за открытой дверью кладовки гремят пустые ящики. Она подошла к прилавку и, положив на него локти, стала ждать.

Толстая продавщица в белом халате втиснулась в магазин и, заметив Ольгу, прикрикнула:

«Чего здесь торчишь? Чего забыла?»

«Я за хлебом», — сказала Ольга.

«За хлебом! — усмехнулась та. — Она за хлебом! Шампанское вон осталось и крабы. Читала небось — даже на трамваях написано: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы». Не будет сегодня хлеба!»

Ольга не поверила ей. У нее-то хлеб есть, вон какая толстая! Ольга повернулась и пошла на улицу. Уже у порога она обернулась: продавщица, хрипло засмеявшись, сказала кому-то за дверь в кладовую: «Ничего, это шампанское немцы быстренько выхлещут и спасибо не скажут». Немцы? — подумала Ольга. Разве сюда придут немцы?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза