Конечно, о своем коротком разговоре с Коптюговым Ильин ничего не рассказал дома. Зачем? За Сергея он был спокоен, он слишком хорошо знал его, чтобы допустить хотя бы малейшее беспокойство, и эта просьба — даже требование! — держаться с ним построже была, в общем-то, всего лишь обязательной в таком случае фразой. Ильин заранее знал, что Сережка будет работать хорошо, как бы ни было ему трудно на первых порах, даже не столько физически, сколько нравственно. К печи, к плавке его подпустят не скоро. Он еще долго будет загружать шихтой корзину, взвешивать ее, подавать к печи, подметать мусор, бегать с пробами в экспресс-лабораторию, потому что до сих пор не налажена пневмопочта, изготовлять из брусков скребки, которыми снимают остаточный шлак, но даже снимать этот шлак пока будет не он.
Ильин, сам прошедший через все это в свои студенческие годы, быть может, где-то в глубине души сомневался в том, что так ли уж надо Сергею повторять его путь без особой, в сущности, надобности. Тогда, двадцать лет назад, Ильину просто-напросто были нужны деньги — на еду, на пальто, на более или менее приличный мосторговский костюмишко, книги, ботинки. У Сергея есть все. Но если он захотел
Как-то Сергей понравится бригаде и бригада Сергею? Конечно, только об этом и будет разговоров на все ближайшие дни. Надежда, уже совсем отчаявшись что-либо изменить и смирившись с тем, что
…Сейчас Сергей уже в цехе. Знакомится. Ильин поглядел на часы. Вторая даст плавку минут через двадцать, это хорошо, пусть Сергей посмотрит, что такое плавка…
Но там, на печи, было не до знакомства. Эти последние минуты перед выпуском плавки всегда напряженны. Коптюгов, который стоял у печи, лишь мельком взглянул на Сергея, кивнул и отвернулся, догадавшись, что этот парень, уже одетый в войлочную куртку и в каске, и есть его новый подручный. Усвятцева вообще не было у печи — он работал на шихтовом дворе, Будиловский же готовил желоб.
Эрпанусьян, крикнув, что скоро вернется, куда-то умчался, и Сергей остался один. Здорово хотелось курить, но он не знал, разрешается ли здесь курить, и терпел, хотя в самый раз надо было затянуться. Он волновался все-таки, потому что вот сейчас, вот здесь ему придется переступить какой-то незримый порог в своей судьбе, а что там, за порогом? Такие минуты всегда томительны, и волнение в таких случаях особо остро.
Лишь минут через двадцать, когда сталь была выпущена в ковш, Коптюгов подошел к Сергею и протянул ему руку.
— Новый кадр?
— Вроде бы.
— Надолго или так, по блажи?
— А я не из блажных.
Коптюгов глядел на него испытующе, этот взгляд был неприятен Сергею, но он продолжал спокойно улыбаться. Конечно, Коптюгову хочется сразу знать, кто я и что я, и за каким лешим меня сорвало с института на завод, — это его право, знать.
— Срочную служил?
— Так точно.
— Где?
— Дальневосточный округ, десантник. Есть еще вопросы, командир?
— По обстановке, — сказал Коптюгов, и Сергей рассмеялся.
— Значит, ты тоже служил? — сказал он, даже не заметив этого «ты». Только в армии отвечают так: «По обстановке». Коптюгов понравился ему сразу, будто они были уже знакомы и просто давно не виделись друг с другом. Будиловский понравился меньше. Сергею показалось, что этот парень с тонким, красивым лицом работает здесь по случайности, ему не шли ни каска, ни куртка. Как в плохом кинофильме, когда рабочих играют холеные красавчики. Сергей еще верил в первые впечатления, ему даже казалось, что именно они и есть самые правильные.
— Идем, — сказал Коптюгов. — Химию-то еще помнишь?
— Аш два о? — сказал Сергей. — Натрий, калий, кислород — выделяют водород. Не волнуйся, помню. У меня в школе химия от зубов отскакивала.
— Шустрый, — покосился на него Коптюгов.
Зато Усвятцев, к которому подвел его Коптюгов, показался Сергею простым, как огурец. Приплясывая, он даже пропел: «Откуда ты, прелестное дитя?» — и, когда Сергей ответил, что в таком возрасте пора знать, откуда берутся прелестные дети, хлопнул его по плечу.
— Ну, шутник, ну, Райкин, ну, дает! Такого я за неделю всей науке выучу!