Семейное дело

— Нет, — грустно качнул головой Ильин. — Понимаешь, совсем не то… Она всегда была рядом. Я мог бы тебе многое рассказать… Посылки присылала в Москву, когда я учился… У нее постоянное желание делать людям добро, не требуя ничего взамен, даже простого слова — «спасибо». Это у нее не самоцель, это ее существо.

— К тому же ты и дурак, — спокойно заметил Колька. — Быть рядом столько лет и не замечать, что она просто-напросто любит тебя.

Ильин, вздрогнув, оторопело поглядел на Кольку.

— Ну, чего смотришь? Она сама сказала мне об этом, и я не желаю скрывать. Я-то, дурень, увидев вас вместе, сразу и решил: муж и счастливая жена, — так она глядела на тебя, так брала под руку, так улыбалась тебе, когда мы танцевали с ней. Я еще подумал: через столько-то лет!.. Ты дурак, парень. Конечно, ты полюбил другую и сколько угодно можешь бормотать мне про духовную и сексуальную избирательность, но я-то не просто собаку съел на психологии семейных отношений, а упряжку вместе с каюром и нартами. У нее очень тихая любовь, вот в чем дело…

— Но…

— Помолчи уж лучше! — усмехнулся Колька. — Скажешь, а как же тот курсантик, а потом муж? Да слава богу, что они у нее были! Ей надо было спасаться от себя самой, и еще от тебя. Тебе-то ведь это небось и в голову не приходило!

— Не приходило, — тихо сказал Ильин.

То, о чем сказал Колька, потрясло его. Значит, все эти годы, всю жизнь… Но ведь, не случись той беды, и Ольга была бы счастлива с Ерохиным.

— Нет, — так же тихо ответил Колька, и Ильин ничего не смог возразить. Он вспомнил: «Я ему нужна…» — и эти слова, когда-то рассердившие его, вдруг обрели сейчас совершенно иной смысл.

— Вот такие пирожки, брат, — сказал Колька, вставая. Он ходил по комнате, словно стараясь успокоить себя этой ходьбой, а Ильин сидел в кресле, согнувшись, зажав между колен стиснутые пальцы: вот, значит, какой был у Ольги с Колькой разговор! И, конечно же, еще о нем, Ильине, и о Надежде…

— Давай дальше, — сказал он. — Я же понимаю, что там, в вагоне, ты спросил меня не случайно…

— Не случайно, — кивнул Колька. — Ты что, хочешь разговор начистоту? (Ильин не ответил, и Колька истолковал его молчание по-своему.) Ну, хорошо. Забудь о том, что я твой друг детства. Мы незнакомы. Тем более что это почти так. Столько лет… Ты просто пришел к врачу-психиатру. Согласен?

Потом Ильин так и не поймет, почему же он изменил сам себе, своему презрению к мужчинам, жалующимся на своих жен, и единственным самооправданием для него будет одно: я не жаловался. Я был у врача. Я искал у него ответ на свои тяжелые вопросы, потому что сам не мог ответить на них, вот и все.

А сейчас он с тоской непонимания, с беспощадностью к самому себе, с теми подробностями, которые до сих пор принадлежали ему одному, рассказывал Кольке об этих двадцати годах жизни, начиная со счастливых времен внезапно пришедшей любви и кончая нынешним отчуждением. Колька все ходил и ходил, не перебивая его, словно стараясь запомнить каждое слово Ильина. Он рассказал и об этой бессонной ночи в вагоне, когда впервые с такой ясностью и резкостью почувствовал свое одиночество, и о том вопросе, который он обычно гнал от себя, отталкивал, которого боялся, но который все-таки упорно встал перед ним: чем все это кончится?

— Ну вот, кажется, выговорился, — сказал он наконец, но так и не почувствовал облегчения. Где-то в глубине его души все-таки копошилась мысль: а надо ли было говорить? Зачем? Ведь все равно в таких делах даже самые распрекрасные врачи не могут дать никаких советов. Да и я не тот человек, чтобы слушаться их.

Пододвинув кресло, Колька сел рядом.

— Все это я уже или знал, или догадывался, — грустно сказал он. — И, знаешь, сколько бы ни говорили вслед за Толстым, что каждая семья несчастлива по-своему, ты, в сущности, не открыл мне ничего нового. Только не обижайся. Каждому человеку обычно кажется, что именно у него все неповторимо. Я не собираюсь читать тебе лекцию на тему психологии брака, но скажу одно — хреновое у тебя дело, Серега!

Он не мог сидеть. Ему надо было снова встать и походить по комнате.

— А может быть, и лекция не помешает? — усмехнувшись, спросил Ильин. — Уж если мы заговорили об этом… Ты ведь не поп, да и я не на исповеди. Я пришел к врачу! Так, кажется, мы договорились.

Он потянулся к столу, налил себе рюмку коньяку и выпил залпом, не закусывая.