Семейное дело

Без пальто он вышел на двор под мокрый, липкий снег, который мел с утра и сразу же таял, едва коснувшись асфальта. На дворе было грязно: к зданию цеха пристраивали земледелку, длинную и нескладную, и все вокруг было захламлено строительным мусором. Ильин прошел в здание. Снег сыпал и сюда — крышу еще не закончили, широкие окна не застеклены, и — ни одного рабочего, это в начале-то дня! А как они будут завозить сюда «болтушки», через крышу, что ли? Ильин стоял посреди пустого холодного здания, и мысли его мешались: он как бы одновременно думал о том, что надо идти к начальнику ОКСа и разругаться с ним вдрызг, потому что эту земледелку должны были кончить к Новому году, а пустить к концу января, но здесь еще конь не валялся, и еще о том, пойдет ли Малыгин в партбюро или нет? Эти две мысли, столкнувшись, словно притупили друг друга, и Ильин воспринимал случившееся уже не с такой яростью и остротой, как несколько минут назад. Или это прогулка по холоду, под снегом, успокоила его? Как бы там ни было, я с Малыгиным возиться не буду. Он коммунист, пусть и отвечает перед коммунистами. И к начальнику ОКСа я не пойду. Завтра директорское совещание, вот там и поговорим…

Он вернулся в цех спокойный хотя бы внешне и пошел к печам, здороваясь на ходу и прислушиваясь к ровному гулу, идущему от печей. За годы работы в нем выработалось то подсознательное ощущение, которое можно было бы назвать чувством цеха. Звуки, выражения лиц, движения людей — все это, сливаясь, рождало в нем точное определение того, как идет работа. Появившийся из стеклянного «кабинета» Эрпанусьян прокричал ему в ухо:

— Первую «десятку» приняли на ходу, вторую пустили минут пятнадцать назад. «Сороковка» даст плавку через час…

Ильин кивнул. Он смотрел наверх, на площадку, на будку, которую здесь называли варильней: там возле пульта сидел Будиловский, а за его спиной стоял Шток и что-то говорил, помогая словам руками. Надо было подняться. Но Ильин не стал подниматься к печам. Его начало знобить. Зря выскочил на улицу без пальто. Или это нервишки разгулялись все-таки? Он перехватил встревоженный взгляд Эрпанусьяна и заставил себя улыбнуться в ответ.

— Зайди ко мне! — крикнул ему Тигран. — У меня там горячий кофе в термосе и сагриппин. Говорят, помогает…

— От чего? — крикнул в ответ Ильин.

— От гриппа, конечно! Идем, не упрямься, как тот ишак…

Пропустив Ильина вперед, Эрпанусьян закрыл за собой дверь, и сразу наступила тишина — во всяком случае, уже не надо было кричать. Здесь, в кабинете начальников смен, было неуютно и пусто: три стола, три стула и рядом с графиком смен висел интуристовский плакат, приглашающий посетить Болгарию. Ильин поглядел на плакат. Пляж был усыпан коричневыми телами, вдали виднелись красивые дома, впереди синело море.

— У тебя спина и плечи мокрые, — сказал Эрпанусьян, наливая в кружку густой кофе.

— Знаешь, — сказал Ильин, — я никогда не был на Черном море.

— Пей, — сказал Тигран и достал из кармана стекляшку с таблетками. — Что у тебя произошло с Малыгиным? Я видел, как вы разговаривали.

— Когда лучше всего на Черном море? — спросил Ильин.

— Всегда, — сказал Тигран. — Проглоти таблетку. Ты что, упал, да? Без пальто на улицу…

Ильин хлебнул горького крепкого кофе — такой умел готовить только Тигран, — и вдруг почувствовал, как устал. Устал до чертиков, до изнеможения, до того предела, когда, кажется, все на свете хочется послать подальше и оказаться вон там, на желтом песке, под этим немыслимо голубым, даже не голубым, а синим небом, ворваться в волну, поплыть, лечь на спину и снова глядеть в небо… Но сначала спать сутки кряду, чтоб не грохотали грузовики за окнами, не звонил телефон, не гремел будильник, не гудел за дверью лифт и наверху не гавкала бы посреди ночи соседская болонка с дурацким именем Жамэ, то есть «никогда» по-французски.

Ильин пил кофе, глядел на плакат и думал, сколько бы он отдал, чтобы отдохнуть сейчас. Два с лишним года без отпуска, что ни говори, многовато.

Тигран положил свою руку на его.

— Зачем тебе Черное море? — негромко спросил он. — Тебе совсем другое нужно, по-моему.

— Спасибо за кофе, — сказал, поднимаясь, Ильин. — Пойдем, Тигран. Там у Штока мальчишка на второй, как бы не напорол…

Будиловский не напорол.