Читаем Семейное дело полностью

— Ушел, — сказал Бочаров. — Если ты не очень устала, давай заглянем на полчаса к Борису.

— Зачем? — спросила она.

— Я больше не могу так, — признался Бочаров. — Видеть, что с парнем что-то происходит, и не знать, что именно… Может, Эдька знает? Нет, я понимаю, что это не очень-то прилично, — торопливо добавил он, — но с Эдькой он мог поделиться…

— Зайдем, — согласилась Вера. — Только…

— Что только?

— Я сегодня думала: зря мы с тобой так нервничаем. В конце концов, он уже совсем взрослый. Ну, может быть, любовь…

— Он два года в глаза не видел ни одной девушки!

— Есть почта. Там рядом было какое-то село…

— Любовь по почте? — усмехнулся Бочаров.

Вера улыбнулась и, повернув голову, поглядела на него.

— Ну, — сказала она, — любовь-то к людям приходит по-всякому.

Конечно, Вера права, думал он, и я зря так нервничаю. Но дело ведь даже не в том, есть любовь у Алешки или нет. Совсем не в том дело! И в любви человек должен как-то проявлять себя — иначе говоря, жить полной жизнью, о чем-то мечтать, чего-то добиваться… Алешка же совсем бездумен. Работа — и все. А потом вечерние отлучки. Не может человек отдавать свои восемь часов работе только ради того, чтобы получать зарплату.

Дверь им открыл Коган в расстегнутой пижаме, из-под которой виднелась густо покрытая волосами грудь, и Бочаров усмехнулся:

— Прикрой срамоту-то. Женщина все-таки…

— Ничего, — ответил Коган, — пусть видит, как должен выглядеть настоящий мужчина.

Он втащил их в комнату.

— Садитесь и сидите. Будем пить чай. И не спорить! А, собственно, чего вы приволоклись на ночь глядя?

— Так, — сказал Бочаров. — Соскучился без тебя.

Днем они здорово поругались. Коган принес задание на координатно-расточный станок, это была срочная работа для другого цеха, и Бочаров отказался ломать график. Коган кричал что-то насчет местнической ограниченности.

— Со мной не надо вертеть вола, — сказал Коган, верхом усаживаясь на стул. — Ну? Не теряй время, это единственное, что не возвращается.

— Твой Эдька дома? — спросил Бочаров.

— У него приятель и какая-то девица. В отличие от нас, нормальных людей, они, кажется, пьют сухое вино. Ты пришел к Эдьке? Сейчас я вытащу этого шалопая.

— Погоди, — остановил его Бочаров. — Неудобно все-таки, если он не один.

— Ерунда! — вскинулся Коган. — Идем. Все надо видеть своими глазами.

Он выволок за руку Бочарова в коридор, крикнул: «Эдик, к тебе!» — и толкнул дверь в соседнюю комнату. Там было трое, и Бочаров как бы сразу увидел всех: Эдик в кресле у окна, его гость и гостья на тахте.

— Здравствуйте, — смущенно сказал Бочаров. — Ты извини, можно тебя на минутку?

Он успел разглядеть и того парня, и девушку. Парень был красив, очень красив, и брови вразлет, и твердый подбородок, и даже трубка, которую он курил, неожиданно шла к этому молодому лицу. Девушка же показалась ему ничем не примечательной — разве что только большие, нет, пожалуй, огромные серые глаза, удивленно взглянувшие на него, — вот и все, что он мог вспомнить потом.

— Извините, — сказал гостям Эдька, поднимаясь и выходя в прихожую. Он тоже был удивлен: зачем вдруг понадобился отцовскому товарищу.

— Слушай, Эдька, — мучительно подбирая слова, сказал Бочаров, когда дверь была прикрыта, — я, собственно, к тебе зашел… Понимаешь, какая тут штука… Ты когда в последний раз видел Алешку?

— Алешку? — переспросил тот. — Позавчера. А что?

— Да тут вот… — он никак не мог сразу найти верный тон разговора. В том вопросе, который он собирался задать, ему мерещилось что-то стыдное. — Мы с матерью очень волнуемся за него. Он ничего не рассказывал о себе?.. Ну, не делился с тобой?..

Все это Бочаров говорил, стараясь не глядеть на Эдьку.

— Ничего. Так, про работу говорил, я его спросил, не собирается ли в институт, вот и все. Как-то у нас с ним и разговора-то не получилось.

— Где вы встретились?

— Случайно, возле института.

— Возле института? — механически переспросил Бочаров.

— Да что вы волнуетесь за него, дядя Коля? — фыркнул Эдька. — Он же самый железобетонный.

— Спасибо, — сказал Бочаров.

Коган уже тащил его на кухню пить чай, крикнул:

— Вера, тебе отдельное приглашение?

Вера вышла. И тут же в прихожую вышли гости Эдика. Он пытался их задержать, но парень, попыхивая трубкой, сказал:

— Нет, брат, пора. Лидочка еще маленькая, а детям самое время бай-бай.

И снова Бочаров увидел эти огромные глаза. Девушка смущенно улыбнулась, должно быть оттого, что этот парень назвал ее ребенком.

— До свидания, — сказала она всем.

Эдька вышел вслед за своими гостями.

Коган сердито прикрикнул на Бочаровых, — да пойдете ли вы, полуночники, чай пить? — и Бочаров протянул ему руку.

— Как-нибудь в другой раз. Действительно, уже поздно.

— Псих! — сказал Коган. — Совершенный псих. И ты, и Вера — два ненормальных психа! «Ах, с Алешенькой что-то происходит!» Да ни черта с вашим Алешенькой не происходит! Единственный нормальный человек в вашей семье, и не мешайте вы ему жить, два идиота! Не хотите чаю — валяйте, я буду ложиться. Курицы, вот вы кто!

Это он выкрикнул, когда Бочаровы уже вышли на лестничную площадку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза