Семейный круиз

— Хотите крекеры с сыром? — говорила она. Господи, ей ведь тогда было лет семь, не больше.

Да, всего лишь сыр и крекеры. И ссора прекращалась.

Сейчас они проезжали величественный Акрополь. Согласно мифу, Афина и Посейдон поспорили о том, кто станет покровителем города, воздвигнутого царем Кекропом. Посейдон ударил о землю своим трезубцем, и из-под земли забил источник соленой воды. Опустившись на колени, Афина посадила оливковое дерево. И царь Кекроп провозгласил победительницей именно Афину, потому что ее оливковое дерево обеспечивало афинян плодами и маслом.

Реган решила для себя, что она как оливковое дерево с крепко проросшими в землю корнями, которое продолжало цвести сквозь время, несмотря на невзгоды и разочарования, постигшие ее в браке. Она была способна возвыситься над битвой и защитить своих девочек. Она могла выдержать любые ураганы, гнущие ее к земле. Да, она была тем самым голимым, дающим плоды оливковым деревом.

Однажды вечером, когда она снова взяла с полки книгу «Щедрое Дерево»[48], чтобы почитать ее девочкам, Флора сказала, что больше не желает слушать эту историю.

— Но почему? — спросила тогда Реган.

— Да потому, мамочка, — ответила Флора, — что это самая грустная история на свете.

4 / Ли

Ли двигалась по указателям в поисках своей каюты, ноги утопали в сине-зеленом ковре с волнистым рисунком. Коридор освещали уютные настенные бра, пахло сначала попкорном, а потом цветами, хотя никаких цветов видно не было.

Наконец, найдя свою каюту, она вставила в прорезь магнитную карточку: мигнул зеленый огонек, и дверь открылась. Это была самая прекрасная в мире каюта, где-то восемнадцать квадратных метров. По одну сторону диванчик, напротив — премиленький письменный столик, возле окна — двуспальная кровать. Шторы были задернуты.

На кровати поверх покрывала был расстелен пластиковый коврик с надписью:

ПОЛОЖИ НА МЕНЯ ЧЕМОДАН
Я ДЛЯ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ И ДАМ
ПОДДЕРЖАТЬ ЧИСТОТУ И УЮТ —
ВОТ ДЛЯ ЧЕГО Я ТУТ

У каюты был собственный балкончик с двумя металлическими стульями. Отсюда открывался вид на пирейский порт. Вся липкая от пота после афинской жары, Ли решила принять душ в крошечной ванной.

Включив воду, Ли постаралась сфокусироваться на дыхании — так она когда-то делала, когда занималась плаваньем. Поначалу она ненавидела свою команду, ненавидела, как щиплет глаза хлорка, ненавидела утомительные заплывы и строгого тренера, а еще пропитанный химией, искусственно нагретый воздух крытого бассейна. Но постепенно она становилась сильнее и уже с нетерпением ждала своих вечерних тренировок.

В выходные устраивались соревнования, и Ли с отцом выходили из дома заранее: они покупали сэндвичи с яйцом и садились перекусить на скамейку в парке «Форсит». Уинстон пережидал соревнования, расположившись на трибуне с газетой «Утренние новости Саванны». Время от времени он поглядывал на дочь, отдыхающую между заплывами на скамейке внизу (с надетыми на купальник трениками), и подмигивал ей.

Во время заплывов Ли отстранялась от всего постороннего. Когда, уже в Лос-Анджелесе, она начала изучать трансцендентную медитацию, поскольку ею увлекались многие известные кинорежиссеры и это могло пригодиться в карьере, Ли вдруг поняла, что уже научилась всему этому как пловец.

Главное — фокусироваться на дыхании, а не на своих сумбурных и субъективных мыслях. Даже находясь на земле, Ли могла представить себя плавающей. Это притормаживало мозг, время словно останавливалось, и можно было спокойно оглядеться и почувствовать благодарность к самой жизни вообще, и тогда отступала грусть, с которой она, похоже, родилась, а может, и не родилась, но сколько Ли себя помнила, чувство безнадежности постоянно обжигало душу. Когда Уинстон повесился, она поняла, от кого унаследовала это отчаяние, и судорожно пыталась убедить себя, что если станет знаменитой, слава каким-то образом исправит этот внутренний надлом, поможет подняться над черной бездной, поглотившей ее отца.

Выйдя из душа, она увидела себя в зеркале такой, какая она есть, тридцативосьмилетней. Состояние покоя сразу улетучилось. Дело не в темных кругах под глазами, которые можно замаскировать, и не в такой уж гладкой шее.

Нет, все дело было в выражении ее лица. Вид у нее был мрачный, затравленный. Как будто за ней гнались, и земля уходила из-под ног. Обернувшись полотенцем, Ли вернулась в комнату и села на кровать. Она вспомнила о Джейсоне, у которого все получилось, который сделал все так, как они проговаривали, и даже больше. Почему она сопротивлялась, не делала, как он просил, лишая себя размеренной жизни и возможности создать семью?