Семейство Доддов за границей

Кенни Доддъ къ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Эйзенахъ. Отель Rue Garland.

Милый Томъ,

По надписи въ заголовк письма вы видите, что я живу еще въ Эйзенах; по обстоятельства мои совершенно измнились сравнительно съ прежнимъ. Я ужь не «милордъ», не жилецъ большой квартиры въ бельэтаж; мн ужь не льститъ красавица, не прислуживаетъ съ глубокимъ почтеніемъ вся трактирная челядь. Теперь я одинокъ; смиренно занимаю маленькую, дрянную комнатку; считаю себ счастіемъ позволеніе садиться за общій столъ. Ищу для своей прогулки пустынныхъ улицъ; выбираю самый дешевый «канастеръ» для своей трубки; однимъ словомъ: провожу время въ грустныхъ размышленіяхъ о прошедшемъ, настоящемъ и будущемъ.

Не знаю, достанетъ ли у васъ терпнія прочитать мое громадное посланіе; предчувствую, что вы поручите кому-нибудь составить изъ него «краткій экстрактъ» и просмотрите только мста, которыя будутъ отмчены, какъ существенныя. Но все-равно; для меня утшеніе погружать свои печали хотя въ чернильницу, и я ночью возвращаюсь къ ней съ чувствомъ отрады.

Однако, на случаи, если вы не станете дочитывать всего письма, поспшу сказать вамъ, что живу здсь въ-долгъ; что у меня не остается пяти шиллинговъ; что сапожникъ подстерегаетъ меня на Жидовской Улиц, а прачка — у воротъ. Табачный торговецъ также сталъ моимъ врагомъ, и я теперь окруженъ мелкими преслдователями, которые свели бы съ ума человка мене-терпливаго. Впрочемъ, не за все могу роптать на судьбу; я наслаждаюсь тмъ важнымъ благомъ, что не понимаю ни слова понмецки, и потому способенъ сохранять спокойствіе душевное, слушая, по всему вроятію, возмутительнйшую брань, какая только можетъ изливаться на неплатящее долговъ человчество.

Гардеробъ мой истощился до совершенной необременительности. Свое пальто я выпилъ подъ фирмою кирш-вассера; кром тхъ брюкъ, которыя на мн, вс остальныя превращены въ сигары; шляпа ушла на ночнику сапоговъ; бритвы заложилъ за бумагу, перо и чернила, потому ношу теперь бороду, которая составила бы счастье музыканта или живописца. Содержатель гостинницы, гд живу, не видлъ отъ меня ни одного шиллинга въ послднія дв недли; и теперь, въ первый разъ съ той поры, какъ перехалъ черезъ границу, долженъ я сказать, что въ чужихъ краяхъ можно жить очень-дешево. Да, милый Томъ, секретъ очень-простъ: «голодай, холодай, да и за то не плати» — и соблюдешь за границею большую экономію въ расходахъ. Если же не нравится теб такая жизнь, сиди дома. Впрочемъ, все это пустыя размышленія; лучше перейдти къ разсказу о томъ, что со мною было, начиная съ блестящаго времени, которымъ окончилось мое прежнее письмо.

Все, бывшее со мною, походитъ на сонъ; иногда не могу уврить себя, что оно было на-яву — такъ странны. приключенія, которымъ я подвергся; такъ не похожи на вс прежніе случаи моей жизни; такъ несообразны съ моею натурою, привычками, темпераментомъ похожденія, въ которыя былъ я запутанъ!

Впрочемъ, теперь мн кажется, что мнніе, будто-бы человкъ бываетъ способенъ къ одному, неспособенъ къ другому — чистый вздоръ. Въ натур нашей, милый Томъ, есть наклонность приспособляться ко всему; и куда бы, въ какія бы обстоятельства ни былъ заброшенъ человкъ, характеръ его, подобно желудку, пріучается переваривать все; впрочемъ, не спорю, иногда слдствіемъ бываютъ спазмы.

Когда писалъ я вамъ въ предъидущій разъ, я велъ какую-то буколическую жизнь, былъ Дэфнисомъ. Если не ошибаюсь, послднимъ извстіемъ было, что мы отправляемся на прогулку въ рощу. Ахъ, Томъ, это было чудное время! Я не замчалъ, какъ летло оно; и лучшимъ доказательствомъ можетъ служить то, что я совершенно позабылъ о герцогин, видться съ которой мы пріхали; я даже не спрашивалъ о ней. Только ужь на шестую недлю нашихъ идиллическихъ прогулокъ вдругъ блеснула у меня мысль: «вдь сюда должна была пріхать герцогиня; вдь мы здсь ждемъ герцогиню: гд жь она?» Какъ засмялась мистриссъ Г. Г., когда я предложилъ ей этотъ вопросъ! Она отъ хохота не могла минутъ десять сказать ни слова.

— Но вдь я говорю правду, вскричалъ я:- вдь мы дйствительно пріхали сюда видться съ герцогинею!

— Разумется, вы совершенно-правы, милый мистеръ Доддъ, сказала она, утирая глаза, на которыхъ отъ хохота показались слезы:- но вы жили, вроятно, въ какомъ-то экстаз; иначе вы помнили бы, что герцогиня ухала въ Англію, куда просила ее поспшить королева Викторія, и что сюда не можетъ она быть раньше половины сентября.

— А ныньче какой у насъ мсяцъ? робко спросилъ я.

— Разумется, іюль! отвчала она, опять засмявшись.

— Іюнь, іюль, августъ, сентябрь, сказалъ я, считая но пальцамъ: стало-быть, цлые четыре мсяца!

— Что же такое четыре мсяца? спросила она.

— Въ сентябр будетъ четыре мсяца, какъ я покинулъ мистриссъ Д. и дтей! сказалъ я.