Семейство Доддов за границей

Пришедши домой, я до-того былъ проникнутъ своею ршимостью, что послалъ за хозяиномъ и попросилъ его обратить въ наличныя деньги все мое имущество, недвижимое и четвероногое. Посл краткаго, но жаркаго состязанія, плутъ согласился дать мн двсти наполеондоровъ за то, чему и дв съ половиною тысячи наполеондоровъ была бы дешевая цна. Ну, все-равно, думалъ я: распрощаюсь съ Баденъ-Баденомъ, и если нога моя въ немъ будетъ когда, пусть буду…

— Ну-съ, вынимайте же денежки, Herr Миллеръ, вскричалъ я въ нетерпніи ускакать скоре. Вашъ городъ мн страшно надолъ, и надюсь никогда не видать его.

— Какъ, господинъ графъ узжаетъ? сказалъ онъ, удивясь. — А ваши лэди, также узжаютъ?

— Не знаю, и вамъ нтъ до того дла, возразилъ я. — Вынимайте деньги — и конецъ длу.

Онъ началъ бормотать что-то о формальностяхъ продажи, о томъ, что «съ нимъ нтъ столько денегъ», и такъ дале, и кончилъ общаніемъ прислать ихъ ко мн въ комнату черезъ полчаса.

Согласно тому, побжалъ я собирать въ путь свои наряды. Матушка и сестра ужь ухали на балъ; потому я написалъ имъ нсколько строкъ, увдомляя, что на недлю отправляюсь удить и возвращусь въ пятницу. Только-что кончилъ я свою краткую депешу, какъ вошелъ трактирщикъ съ клочкомъ бумаги въ одной рук и мшкомъ денегъ въ другой.

— Вотъ списокъ вашего имущества, Herr Graf, которое изволите передать въ мое владніе, приложивъ вашу руку.

Я тотчасъ же подписалъ.

— А вотъ счотецъ вашимъ издержкамъ въ моемъ заведеніи, сказалъ онъ, подавая убійственно плотно-исписанный листъ.

— Въ другое время, теперь мн некогда разбирать его, отвчалъ я съ досадою.

— Когда изволите, Herr Graf, сказалъ онъ съ прежнею невозмутимостью. — Вы найдете, что все въ немъ врно; затмъ причитается вамъ… и, развязавъ мшокъ, онъ высыпалъ нсколько золотыхъ и серебряныхъ монетъ; сосчитавъ ихъ, я открылъ, что всего было двадцать-семь наполеондоровъ и четырнадцать франковъ.

— Что это значитъ? закричалъ я, вн себя отъ бшенства.

— Столько вамъ причитается получить, Herr Graf. Если изволите взглянуть въ мой счо…

— Подайте же мн назадъ мой списокъ, мою расписку! крикнулъ я, совершенно разсвирпвъ.

Онъ только улыбнулся и показалъ жестомъ, что бумага эта ужь лежитъ въ карман его брюкъ. Я былъ въ такомъ изступленіи, что хотлъ ее отнять силою, бросился къ двери, заперъ, вынулъ ключъ; но, обернувшись къ трактирщику, увидлъ, что онъ раскрылъ окно и говоритъ съ прислугою своею, бывшею на двор. Это возвратило меня къ здравому разсудку. Я пересчиталъ свои двадцать-семь наполеондоровъ, положилъ трактирный счотъ на каминъ, отперъ двери и веллъ негодяю убираться — рекомендація, которую исполнилъ онъ съ такою быстротою, что еслибъ я и вздумалъ содйствовать его шествію, то не усплъ бы.

Не стану ни мучить себя, ни утомлять тебя описаніемъ образа чувствъ, съ которымъ я остался посл этой сцены. О томъ, чтобъ хать въ путешествіе съ такой суммою, или, лучше сказать, съ тмъ, что останется отъ нея по уплат жалованья лакею, камердинеру и тому подобнымъ — нечего было и думать. Потому я разсудительно положилъ деньги въ карманъ, пошелъ въ игорныя залы, высыпалъ деньги на зеленый столъ, и — проигралъ ихъ! Этимъ кончается мсячный эпизодъ моего блестящаго существованія — дло ясно. Не столь ясно, какъ я провелъ слдующіе четыре дня до ныншняго числа включительно. Каждый день я шатался миль по двадцати-пяти, обдалъ въ деревенскихъ харчевняхъ и возвращался въ Баденъ поздно ночью.

Гд я брожу, что я вижу — почти ничего не помню. Но моя карточная горячка понемногу проходитъ. Я лягу спать, не видя во сн зеленаго стола, и просыпаюсь не отъ внезапнаго проигрыша. Чувствую, что физическая усталость наконецъ побдитъ раздраженіе моихъ нервъ, я лечусь этимъ способомъ.

Возвращаясь домой, посл полуночи, прибавляю нсколько страницъ къ этому длинному письму, самъ не зная, достанетъ ли у меня твердости послать его теб, потому-что несчастіе игрока не возбуждаетъ даже участія въ друг — вотъ одна изъ мучительнйшихъ сторонъ его.

Ты замтишь, что я совершенно не упоминалъ о своихъ домашнихъ. Дло въ томъ, что матушку и Мери Анну я почти не вижу. Каролина иногда заходитъ ко мн поутру до моего отправленія куда-глаза-глядятъ; но она все только тоскуетъ о разныхъ семейныхъ обстоятельствахъ. Батюшка еще не возвращался и, странное дло! — не подаетъ о себ никакой всти. И по правд надобно сказать, такой разногласной, разстроенной семьи, какъ наша, не скоро найдешь. Вс мы идемъ каждый самъ-по-себ, и чуть-ли не каждый плохимъ путемъ!

Сказаніе сіе — если суждено ему дойдти до твоихъ рукъ — быть-можетъ, примиритъ тебя съ Ирландіей и утшитъ въ томъ, что теб не суждено воспользоваться неотъемлемыми, какъ ты воображаешь, выгодами путешествія по чужимъ краямъ. Знаю, что въ настоящемъ расположеніи духа я свидтель пристрастный; знаю, что можно упрекнуть меня въ томъ, что я не воспользовался средствами образовать себя, какія представляетъ Европа; но позволь сказать теб, Бобъ, что я и не былъ приготовленъ — пользоваться ими. Чугунъ нельзя и посеребрить. Не могу даже ршиться идти къ Моррису; живу здсь совершенно-одинокій.