Семейство Доддов за границей

Поздъ нашъ въ Эберштейнъ подвигался очень-медленно, потому-что дорога шла въ гору и была страшно испорчена дождемъ. Процесія, по замчанію нкоторыхъ верховыхъ кавалеровъ нашихъ, походила на похоронную, извиваясь по зигзагамъ горы при погод, невозбуждавшей веселыхъ мыслей. Я не знаю наврное, какъ хали только спутники мои по экипажу, и должна сказать, что они всю дорогу были въ самомъ дурномъ расположеніи духа и разбирали планъ пикника если не очень деликатно (вдь устроивала его мама), то очень-искренно. Они смялись вообще надъ пикниками; называли ихъ удовольствіемъ вульгарнымъ, скучнымъ, почти всегда неудачнымъ. Обды на открытомъ воздух неудобны и нелпы. Общество собирается чрезвычайно-неэлегантное, неизбранное; участниками оказываются люди, никому неизвстные. Гд начались вс непріятныя для васъ знакомства? — на пикникахъ. Такъ были разобраны и осуждены вс стороны, вс подробности пикниковъ, и мн оставалось только спрашивать про-себя: «зачмъ же они согласились участвовать въ такомъ непріятномъ, неизящномъ удовольствіи?» Эта тэма занимала моихъ спутниковъ во все продолженіе медленнаго пути, и можно представить, какъ пріятно провела я время.

Наконецъ мы дохали до замка; но тутъ ожидала насъ новая непріятность. Осмотрть замокъ и сады намъ позволили; но получить позволеніе обдать хоть въ какомъ-нибудь изъ принадлежащихъ къ нему зданій ршительно мы не могли; мы наконецъ просили позволить намъ расположиться въ прачешной, въ сара, даже на сновал — все было напрасно. Что длать? Отрядъ нашъ былъ близокъ къ возмущенію; рзкія рчи раздавались изъ оконъ каретъ; отчаянные партизаны собственныхъ мнній вылзли изъ экипажей подъ защитою зонтиковъ, и требовали принятія ихъ проектовъ. Одни требовали, чтобъ раздлить кушанья по экипажамъ; выбраны были даже коммиссары для этой раздачи; другіе хотли овладть замкомъ насильно; третьи предлагали возвратиться въ Баденъ; наконецъ маленькая партія, постепепно-усилившаяся, совтовала, перехавъ черезъ горы, спуститься въ Моргскую Долину, на другой сторон хребта, гд есть маленькая гостинница или, лучше сказать, харчевня для рыбаковъ, въ которой мы найдемъ, если не комфортъ, то пріютъ и убжище. Наконецъ это мнніе одержало верхъ, и мы отправились въ «Рыбацкій Отдыхъ», согрваемые слабыми лучами воскресающей надежды.

Путешествіе подъ гору было почти такъ же медленно, какъ и путь въ гору; крутой спускъ требовалъ величайшей осторожности; лошади измучились, едва тащили ноги. Потому мы дохали до «Рыбацкаго Отдыха» ужь въ сумерки. Сквозь потусклыя отъ дождя стекла кареты могла я различить только, что это маленькій, одноэтажный домикъ, стоящій надъ рчкою. Горы, покрытыя мглою, окружали со всхъ сторонъ мсто, которое, при хорошей погод, вроятно, могло казаться живописнымъ.

— Намъ сужденъ несчастный день, княгиня! сказалъ молодой французскій маркизъ, подходя къ нашей карет. Эта жалкая Ginguette набита народомъ, и никто, кажется, не хочетъ уступать намъ своего мста.

— Что жь это за люди? Кто эти невжды? спросила она, въ величайшемъ изумленіи отъ ихъ дерзости.

— Если не ошибаюсь, молодые ремесленники, по нмецкому правилу странствующіе по разнымъ мстамъ, что называется Wander-Jahre.

Представители различныхъ націй, составлявшихъ нашу компанію, были отправлены въ гостинницу и возвратились безъ успха. «Бурши», какъ они называютъ себя, нетерпливо ждали въ это время собственнаго ужина и, казалось, хотли оправдать поговорку, что голодный нелюбезенъ. Въ мысляхъ нашихъ возникли проекты краткіе и врные, и большая часть общества согласилась наконецъ на полюбовную сдлку. Не подлиться ли намъ съ ними своими обильными запасами? Не купить ли ихъ уступчивость? Наши «распорядители стола» уврили, что даже, накормивъ ихъ до-сыта, мы можемъ еще накормить своими припасами порядочную деревню.

Проектъ былъ принятъ, и двумъ сопровождавшимъ насъ нмцамъ дано порученіе, вызвавшее долгіе споры съ ихъ стороны передать его нашимъ противникамъ. Но послдніе длали множество оговорокъ; вопервыхъ, они хотли удержать за собою кухню; вовторыхъ, требовали, чтобъ блюда, имъ назначаемыя, переданы были непочатыми; наконецъ, чтобъ никто изъ нашей прислуги не смлъ садиться за ихъ столъ. О, какъ убійственна, оскорбительна была такая гордость!