Семья Рутенберг. Семейная хроника

дрались, а не драпали. План отрезать Москву с юго-востока

сорвался. А выйди немецкие танки к Мытищам, никакие уси-

лия генерала армии Жукова не спасли бы столицу.

Они ничего не знали об этом, просто шли. У оврага на пере-

крёстке дорог наткнулись на обгоревшую полуторку. Рядом —

трое убитых в русских шинелях. В воронке от бомбы похоро-

нили ребят. Давид спрятал их документы и взял винтовку,

а свой ТТ отдал Калугину. С пистолетом можно управиться и

левой рукой.

Вечерами Давид делал разведчику перевязку. Фельдшер-

ский саквояж с бинтами и инструментами — единственное,

что он взял, выходя из госпиталя. Рана хорошо заживала.

По ночам мёрзли. Гена выбирал для ночлега старую ель и

стелил на землю толстый слой лапника. Грелись, прижимаясь

друг к другу. Тепло было среднему. Начались дожди. Сильные

ливни старались переждать под деревьями, но на третий день

гроза поймала их на большой поляне. Тонкая командирская

шинель Давида промокла насквозь, он промёрз на холодном

ветру до того, что зуб на зуб не попадал. И тут Дина скоман-

довала привал:

— Нужен костёр. Если сейчас не согреться, у доктора будет

воспаление лёгких.

344

1941 – 1945 годы

Давид пытался протестовать: до намеченной деревни не

дошли десять вёрст, но Калугин сбросил рюкзак и начал ру-

бить тесаком тонкие деревья. Ловко управляясь левой рукой,

он поставил шалаш, под проливным дождём разжег большой

костёр. Дина заставила Давида раздеться догола, растёрла,

достала сухую кофточку из голубой пушистой шерсти.

— Одевайте, Давид Теодорович, и не спорьте. Больной в по-

ходе совершенно ни к чему.

Заварила в котелке кипяток с листьями лесных ягод, влила

туда три ложки спирта (в её запасах и это нашлось) и дала мужи-

кам по кружке вонючего грога. Согрелись. Высушили у костра

промокшую одежду и легли спать в сухом и тёплом. Утром

пошли дальше. Обошлось без пневмонии. Этот случай их

сильно сблизил.

Дина была замкнута и немногословна, считала себя дур-

нушкой. Давид ни разу не замечал в ней столь естественного

женского кокетства. А тут она оттаяла.

Расспрашивала Давида о семье, вспоминала своего отца,

весёлого сапожника и активиста сионистской партии «Поа-

лей цион» Шолома Абрамсона. Он умер, когда Дине было че-

тырнадцать лет. Мать стирала, старшая сестра Соня работала

на трикотажной фабрике: кормили семью. Моня, старший брат,

в 1939-м уехал в Палестину. Писал, что освоится и выпишет

всех туда, в «Землю обетованную». Только англичане сокра-

тили квоты на въезд, и уехать не удалось.

Когда пришли русские, Дина поступила в фельдшерское

училище и как раз перед войной получила диплом.

Дожидаясь ушедшего вперёд на разведку Калугина, Давид

рассказал ей об аресте и гибели отца. Никому не рассказывал,

а ей смог.

Они много спорили. Идеи сионизма казались Давиду пол-

ной чушью. Он рос в русском окружении, был влюблён в рус-

скую литературу и на идише говорил с трудом. Но старался

не обижать её насмешкой, Дина ведь искренне верила в эти

идеи.

Странная это была девушка. Она разительно отличалась

от весёлых, обаятельных медичек, романы с которыми редко

Яша

345

продолжались у Давида больше месяца. Говорить с ними о се-

рьёзных проблемах ему и в голову не приходило.

У Дины обо всём было своё мнение — как правило не такое,

как у других. В коммунизм она не верила:

— У вас всем платят поровну! Работаешь — платят, не рабо-

таешь — тоже платят. Какой смысл стараться? У нас доктор

Реверблюм — лучший хирург в городе, так у него свой дом и

выезд парой. А пан Гонтовский аппендицит вырезать толком

не умеет, он и живёт как босота.

— Но ведь коммунизм — это счастье и равенство для всех!

— Где все равны, там и счастья не будет. Для каждого чело-

века счастье своё! Люди так непохожи друг на друга, о каком

равенстве можно говорить!

Давид был не готов к таким доводам.

«Её не кормили пропагандой с детского сада, — думал он.—

Потому и голова яснее. А ведь что-то похожее говорил дядя

Абрам».

Первый раз они поцеловались только в декабре. Дина при-

бежала сказать о начавшемся под Москвой большом насту-

плении.

Давид не раздумывал: утром написал маме, а ближе к вечеру

они зашли в ЗАГС. Никакой свадьбы не устраивали: к чему это?

А пока были размокшие от дождя лесные тропы. Шедший

впереди Гена обернулся, прижал палец к губам и махнул

в кусты. Они быстро спрятались, стараясь не шуметь. Давид

приготовил винтовку. Никого не было, и он подумал, что Гена

ошибся. Но нет, справа послышались шаги и смутный говор.

По поперечной тропинке шел отряд, человек пятнадцать. Наши!

Окруженцы, как и они, выбирались к своим. День они шли

вместе, но вечером решили отделиться и опять идти втроём.

Командир слишком много кричал и приказывал.

— У капитана понту много, толку мало, — сказал Гена. —

Без них надёжнее.

На пятый день, под Алексином, они вышли из окружения

к своим.

346

1941 – 1945 годы

Саратов