Семья Рутенберг. Семейная хроника

вымерла. Но у них Таня, старшая сестра, устроилась почтаркой.

Да и Ванька уже сильный был парень. В лепёшки добавляли

толченой сосновой коры, а ничего, до весны дожили. Весной

Ванька подрядился плоты гонять по Сухоне с местными му-

жиками. Заработал кое-что. Младшие с маманей огород вско-

пали на полянке. Земля как каменная, лопату не воткнёшь.

Урожай невелик, а всё ж подмога. К зиме избу поставили. Так

390

1941 – 1945 годы

что вторую зиму уже легче было. Понемногу обжились, в 1938-м

тёлочку купили, двух кабанчиков. Тут Ваню забрили во флот,

без него стало куда хуже. Лёха пошел работать в колхоз. Да там

за палочки трудодней вкалывать, с голоду сдохнешь. В кол-

хозе все тащат кто что может, тем и живут. И он полмешка

зерна с тока упёр, да беда — попался председателю. Попал

в лагерь. Повезло, статья бытовая, не политическая. 58-ю

на фронт не выпускают.

Свернули себе по «козьей ножке». Покуривая моршанскую

махорку, Марик спросил:

— Слушай, Лёха, ты со мной нынче в первый раз по-челове-

чески разговорился. Чего раньше-то молчал?

Лёха смущенно отвёл глаза:

— Опасался. В деревне говорят: городские-то хваты. Зазе-

ваешься, вокруг пальца обведут, обдурят. А ты ещё и яврей.

Явреи завсегда в начальство пробьются, эти уж изо всех.

Я и присматривался. Но, видать, и явреи разные. Ты то парень

свойский, к начальству не лезешь. А как тебя этот осколок сви-

станул промеж глаз, перепугался. Ну, думаю, вдруг насмерть?

Последнего друга потерял. Один останусь. Ты, Марик, не оби-

жайся на меня.

— Тю, чудак! Из под огня меня вытащил, а говоришь, не оби-

жайся.

Рива

Рива (1923), дочь Абрама

В госпитале готовили торжественный вечер к майским

праздникам. После доклада обещали выступление артистов

Саратовской филармонии и, конечно, самодеятельность.

Рива сидела два вечера, перешила себе мамину юбку, высти-

рала и отгладила бежевую крепдешиновую кофточку и даже

губы накрасила.

Яша

391

«Влюбилась дочка! — подумала Блюма. Раньше Рива сурово

осуждала любую косметику. — Интересно, в кого? В доктора

или в кого из раненых? Долго не выдержит, сама скажет».

Недели через две девушка сказала:

— Мам, в воскресенье я приведу своего друга.

Блюма отпросилась у начальства пораньше, забежала на ры-

нок за зеленью, прибрала в доме, испекла пирог с капустой,

Лёню одела в чистую рубаху.

Наконец, стукнула дверь.

— Мама, это Саша Коршунов.

Лейтенант на костылях вошел в комнату (инвалид, без но-

ги!) стесняясь пожал руку.

— Хорошо у вас. Цветы. И книг много.

Вечером, забравшись к маме под одеяло, Рива шепотом рас-

сказывала, какой Саша замечательный человек, добрый, от-

зывчивый. У него два ордена и медаль «За отвагу». И ты не ду-

май, его маму зовут Рахиль Моисеевна. А до войны он учился

в Харьковском индустриальном.

— Дай тебе Бог счастья, доченька. Когда свадьба?

— Его обещали выписать через неделю. Сразу и пойдём

в ЗАГС.

Рита подарила молодым на свадьбу старинную китайскую

ширму в павлинах на выцветшем шелке. Отгородили угол

и стали жить. Отец Саши ушел из семьи ещё в 1933-м, а мать

погибла в Ростове при немцах. Из родни осталась только тётка

под Челябинском.

Блокаду Ленинграда окончательно сняли ещё в январе,

и к сентябрю 1944-го они решили вернуться домой. Их ком-

ната над Фонтанкой уцелела. Даже старинный громоздкий

буфет не сожгли. Правда, обои сгнили и потолок почернел,

но после ремонта стало даже уютно. За шкафом, где была сто-

ловая, теперь поставили тахту.

Рива хотела жить отдельно. В большой комнате места хва-

тало. И Блюма хорошо уживалась с зятем. Ей нравился нето-

ропливый, даже флегматичный Саша. Руки у него были зо-

лотые, он перечинил в доме всё, благо, ящик с инструментом

392

1941 – 1945 годы

стоял у Абрама за дверью. Но вернутся с фронта папа и Марк.

А потом — у них будет малыш!

Рива набралась храбрости и пошла к управдому. Тут ей

повезло. Управдомом оказался Витька Солёный — хулиган и

заводила, которому Марик помогал с трудом переползать

из класса в класс. Он сидел за столом, над грудой бумаг с руч-

кой в левой руке (пустой правый рукав подколот булавкой).

— Где это тебя так? — ахнула Рива, глядя на багровый шрам

на пол-лица.

— Под Невской Дубровкой. Мне-то повезло, живым остался.

А сколько там наших лежит в братских могилах. Ты совсем

взрослой стала, Рива. А Марик где?

Рива рассказала о муже:

— На костылях ему очень трудно подниматься на высокий

пятый этаж. Нельзя ли найти нам комнату пониже?

— Можно. В блокаду много народу вымерло в нашем доме.

Помочь фронтовику-инвалиду святое дело. В вашем подъезде

есть комната, двенадцать метров, на третьем этаже. А ниже —

только в других подъездах, и с окнами во двор.

Саше очень понравился вид из окна на Фонтанку, и они

решили, что до третьего этажа он доберётся. Сразу и перееха-

ли. Риве мечтала свою первую в жизни комнату сделать краси-

вой, уютной. Пока что у них стояла никелированная кровать