Семья Рутенберг. Семейная хроника

нии своей фабрики. Только так можно добиться высочайшей

производительности при отличном качестве. Они выпускали

печенье, галеты, бисквиты, вафли. Но работать становится всё

труднее. Как не хочется эмигрировать, начинать на новом ме-

сте с нуля.

Яков предложил перевести фабрику в Турцию:

— Правительство поощряет создание собственной промыш-

ленности. Если оформить фабрику как дочернее предприя-

тие фирмы «Горут», можно получить большие налоговые льго-

ты и дешевый кредит от министерства промышленности.

Давайте съездим в Румели-Хисар, это верстах в десяти от нас.

Участок будет стоить дёшево.

Поехали смотреть. На окраине посёлка увидели трёхэтаж-

ный корпус обанкротившейся макаронной фабрики. Здание

274

1925 – 1941 годы

запущенное, но большого ремонта не требовалось. Главное,

просторно. Обошли все три этажа, двор, старые конюшни.

Справились о цене.

Вечером, уже собираясь уйти спать, герр Михель задал

главный вопрос:

— На какую долю в деле вы претендуете?

Яша прямо не ответил, сказал, что если дело сладится, он

готов оплатить за здание половину. Кроме того, у «Горут» ши-

рокая сеть кафе и магазинов и устойчивая репутация. Да и

связи в верхах немало стоят.

— Проблем с паспортами у ваших сотрудников не будет.

У меня добрые друзья в министерствах. Своё пароходство,

перевозка оборудования обойдётся дешевле.

Гость пожевал губами, повертел очки в тонкой, золотой

оправе:

— Тридцать процентов вас устроит?

— Вполне.

После отъезда Садлера Яша поехал оформлять покупку.

Абраша напросился вместе с отцом. Они ещё раз обошли всё,

от чердаков до подвалов.

— Конюшни хороши, — заметил Яков. — Устроим тут склад.

— Па, знаешь как тебя называют за глаза? — хмыкнул Аб-

раша.

— Как? Интересно.

— Неугомонный Яшка.

— Могло быть и хуже, — засмеялся Яков.

Время бежит незаметно. На пустыре в Румели Хисар вырос

посёлок. Больше сорока семей инженеров, мастеров и рабочих

из приехали из Лейпцига. Построили синагогу.

(В 1944 году герр Михель заметил: «Не уговори вы меня

восемь лет назад перебраться сюда, где бы мы все были сейчас? В Аушви-

це». )

Генрих приехал, как всегда, неожиданно. Придя домой,

Яков увидел его: сидит на диване, а рядом, с двух сторон, Аня

и Маня. Что-то он им рассказывал очень интересное.

Ельня, 1925 год

275

Рахиль позвала всех ужинать. Генрих постарел. Глубокие

морщины от углов губ, бороду сбрил, виски совсем поседели.

— Укатали сивку крутые горки, — подумал Яша. — Где это

его так?

Последние годы Садлер нередко приезжал в Стамбул, оста-

навливался обычно в Румели Хисар, у дяди. О своих делах

не говорил.

А Яков давно держался принципа: «Кто не любит спраши-

вать, тому и не солгут».

— Что нынче в Германии? — спросила Рахиль.

— Энтузиазм, — устало сказал Генрих. — Немцы

как с ума сошли. Колоссальные демонстрации: идут девушки,

подростки, гитлерюгенд. Факельные многочасовые шествия по

ночам. Маленький человек вдруг ощутил себя частицей мо-

гучей, неодолимой силы. Они столько лет были последними,

ненужными. А ведь свято верили: Германия всегда побежда-

ет. Немецкие пушки обстреливали Париж, немецкие офицеры

гуляли по Киеву и Харькову. И вдруг после побед — катастро-

фа, позор Версаля. Немцы не могли понять этого. Измена!

Потом страшная инфляция 1924-го, безработица 1929-го, раз-

доры, болтовня политиков, никакого порядка. Пришёл фюрер,

и всё изменилось. Орднунг. Нет безработицы. Возрождённый

вермахт силён как никогда, авиация лучшая в мире и, наконец,

первые бескровные победы, добытые в основном наглостью:

Австрия, Чехия. Кто следующий? К тому же гипноз толпы.

Германия полным ходом идёт к мировой войне. Они хотят

реванша, они уверены в победе. Впереди море крови.

— А евреи? — спросила Аня.

— Если немцы — сверхчеловеки, им нужны недочеловеки:

евреи, цыгане. Любой пьяный штурмовик может изувечить

и даже убить еврея. Слышали о «криштальнахт»? В Париже

еврей стрелял во второстепенного немецкого дипломата. Наци

устроили «акцию возмездия»: всегерманский погром. Сожгли

и разгромили сотни синагог. Двадцать тысяч наших броше-

но в концлагеря. Тут и я попал в Дахау. — Генрих приподнял

губу и показал большую дыру в верхней челюсти. — Повезло,

живым вышел. Никак до дантиста не доберусь. А надо, под-

276

1925 – 1941 годы

польщик должен быть незаметным. Пока ещё они разрешают

эмиграцию. Правда, евреям категорически запретили выво-

зить что-либо ценное. Нас ещё и грабят. Я помогаю беженцам

устроиться в Румынии, Болгарии, Греции. Беда, что англичане

резко ограничили въезд в Палестину. Всего пятнадцать тысяч

тысяч разрешений в год. Капля в море. И это сейчас, когда надо

спасать сотни тысяч! Теперь и Бен-Гурион понял, что Англия

нас предала.

— Ужасно. А ведь там ещё и дети, — ахнула тётя Фира.

— С детьми совсем трудно, — кивнул Генрих. — Особенно

с теми, чьи родители попали в концлагерь.