Семья Тибо.Том 1

На улицах становилось всё оживлённее. Водоразборную колонку окружила ватага растрёпанных ребят — они ссорились из-за воды. Подводы запрудили улицы и с шумом двигались к докам. Антуан шёл долго, так и не зная, куда он идёт. Когда совсем рассвело, он очутился на площади, заставленной цветочными ларьками, — там стояла и гостиница, где они останавливались, именно там ещё только вчера перед обедом он хотел было купить для Рашели целую охапку хризантем, но раздумал, — по молчаливому согласию, вплоть до самого расставания, они избегали всего, и слова и движения, что могло сломить их волю и дать выход скорби, которую они с таким трудом сдерживали.

Тут он вспомнил, что ещё нужно получить в конторе гостиницы квитанцию на хранение багажа, и ему захотелось ещё раз взглянуть на их спальню, на их постель… Однако номер уже был занят: его только что сдали двум туристкам.

В отчаянии он спустился на площадь, покружил около какого-то сквера, узнал улицу, по которой вчера они проходили вдвоём, и пошёл по дороге, ведущей к кабачку, где они слушали неаполитанцев. И ему захотелось зайти туда.

Он поискал столик, за которым они обедали, официанта, который им подавал. Но всё то, что он видел вчера, сегодня стало неузнаваемым. Беспощадный свет, проникавший через застеклённую крышу, превращал ночное увеселительное заведение в обширный сарай, грязный и холодный; стулья громоздились на столах; эстрада, — на ней валялись опрокинутые пюпитры, виолончель в чёрном чехле, виднелся рояль, покрытый клеёнкой, смахивавшей на затасканную шкуру толстокожего животного, — словно плавала в океане пыли, как плот, заваленный трупами.

— С вашего разрешения, сударь!

Подошёл официант и стал подметать под столом. Антуан сел, положив ноги на скамью, и начал следить взглядом за взмахами щётки: вот пробка, две спички, апельсиновая, да нет, мандариновая корка… В зал ворвался сквозной ветер и разметал мусор. Официант стал кашлять. Антуан опомнился: не пропустил ли он поезд? Он встал, поискал глазами стенные часы: увы, пробыл он здесь всего лишь семь минут.

Остаться? Нет. И он вышел; вообразив, что в вагоне ему станет легче, он под воздействием этой навязчивой мысли вскочил в фиакр и приехал на вокзал с таким чувством, будто обрёл убежище.

Но когда он сдал чемодан в багаж, оказалось, что ждать придётся ещё больше часа!

И снова он стал ходить. Метался по платформам, словно бежал от погони. «Ну что тебе от меня нужно?» — подумал он, смерив взглядом машиниста, наблюдавшего за ним сверху, из паровоза, стоявшего на путях. А когда обернулся, то увидел, что с него не спускают глаз носильщики, собравшиеся в кучку.

Тогда он весь подтянулся, повернул назад, толкнул дверь в зал ожидания, вошёл туда и упал в кресло. Он был один в неуютном тёмном зале. Через стеклянную дверь было видно, как старуха, сидевшая к нему спиной на корточках, убаюкивает ребёнка, покачивая седеющей головой в такт песенке, которую она напевала ещё почти молодым, но глуховатым голосом, старинной песенке, сладкой до приторности, — бывало, Мадемуазель в прежние времена часто певала её для Жизель:

За-а устрицами, ма-ма,
Я больше, право, не пой-ду…

Его глаза наполнились слезами. Только бы ничего не слышать, только бы ничего не видеть!

Он закрыл лицо руками. И тотчас же перед ним возник образ Рашели: запах амбры остался на его пальцах, оттого что ночью он перебирал бусины на её ожерелье! И он словно почувствовал, как к его груди прижалось её округлое плечо, ощутил на губах прикосновение её тёплых губ. И ощутил так живо, что весь замер, откинув голову, опустив руки, впившись пальцами в подлокотники и с силой вдавив затылок в мягкую спинку кресла. На память пришла фраза Рашели: «Я подумывала о самоубийстве…» Да, да, покончить с собой. Самоубийство — единственный выход, спасенье от тоски… Самоубийство не преднамеренное, почти безотчётное, совершенное просто ради того, чтобы любой ценою покончить с нестерпимой мукой, которая словно берёт его в тиски, покончить, пока она не достигнет предела.

Вдруг он подскочил, сразу встал на ноги: какой-то человек незаметно подошёл к нему и коснулся его руки. Рефлекторным движением Антуан чуть было не отшвырнул его, чуть было не свалил ударом кулака.

— Да вы что? — удивился тот.

То был старик контролёр, проверявший билеты.

— А… парижский поезд? — заикаясь, пробормотал Антуан.

— Третья платформа!

Антуан посмотрел на него невидящими глазами и пошёл к перрону нетвёрдым шагом.

— Спешить некуда, восточный не сформирован, — крикнул контролёр, и, приметив, что Антуан от слабости еле держится на ногах и, выходя, даже ударился о косяк двери, старик пожал плечами и проворчал:

— А ведь на вид здоровяк!..

День врача Перевод Н. Рыковой

I

Половина первого. Университетская улица.

Антуан выскочил из такси и нырнул в подворотню. «Понедельник, — подумал он, — у меня сегодня приём».

— Здравствуйте, сударь!