Семья Тибо.Том 1

— Что? — переспросил Антуан, вскрывая следующее письмо.

— Что? — повторил, как эхо, Шаль.

— Какие вещи не должны существовать? — уже раздражаясь, осведомился Антуан.

— Смерть.

Этого Антуан никак не ожидал и растерянно поднял голову.

Взор Шаля затуманился слезами. Он снял очки, развернул носовой платок и вытер глаза.

— Я виделся с господами из церкви святого Роха, — продолжал он, делая паузы чуть ли не после каждого слова и тяжко вздыхая. — Заказал заупокойные мессы. Для очистки совести. Только поэтому, господин Антуан. Потому что лично я впредь до получения более полных сведений… — Слёзы продолжали течь по его личику скупыми струйками, и каждый раз, утерев глаза, он расстилал носовой платок на коленях, аккуратно складывал его и бережно прятал в карман, словно кошелёк. — У меня были сбережения — десять тысяч франков, — вдруг без всякого перехода бросил он.

«Ага», — подумал Антуан. И, не дожидаясь дальнейшего, проговорил:

— Не знаю, успел ли отец сделать распоряжения на ваш счёт, но будьте спокойны: мой брат и я обещаем, что в течение всей жизни вы будете получать ежемесячно ту же самую сумму, что получали здесь раньше.

Впервые после кончины г‑на Тибо Антуану представился случай уладить денежный вопрос на правах наследника. Ему подумалось, что, взяв на себя обязательство помогать Шалю до конца его дней, он, в сущности, поступил достаточно великодушно и что вообще приятно, когда представляется случай действовать изящно. Но тут его мысль сделала непроизвольный скачок, он попытался в уме подсчитать размеры отцовского состояния и установить свою долю, но не мог из-за отсутствия точных данных.

Господин Шаль побагровел. Очевидно, желая придать себе духа, он вытащил из кармана перочинный ножик и стал чистить ногти, по крайней мере, так показалось Антуану.

— Только не пожизненная рента, — вдруг с силой отчеканил он, однако головы не поднял. И повторил тем же тоном: — Капитал — да, но не пожизненная рента! — И вдруг умилился. — Это я из-за Дедетты, господин Антуан, помните девочку, которую вы оперировали?.. Фактически она для меня словно бы родная внучка. Так что пожизненная рента — дудки-с, а что я ей-то оставлю, моей птичке, а?

Дедетта, операция, Рашель, залитая солнцем комната, тело в полутьме алькова, ожерелье, аромат зёрен амбры… Антуан с неопределённой улыбкой на губах, бросив письмо, рассеянно прислушивался к словам Шаля и машинально следил взглядом за его жестикуляцией. Вдруг он резко повернулся: старичок, орудуя перочинным ножом, запустил лезвие под ноготь большого пальца и аккуратно, не прерывая движения, словно резал пробку, ловко откромсал роговой полумесяц, издавший какой-то скрипящий звук.

— Ох, хватит, господин Шаль, — Антуан даже зубами заскрежетал.

Шаль подскочил на стуле.

— Да, да, это уж я слишком, — пробормотал он.

Но, видимо, игра была для него столь важна, что он рискнул на последнюю решительную атаку.

— Маленький капиталец, господин Антуан, это лучше всего. Мне капитал нужен!.. У меня давно уже созрела кое-какая мыслишка… Я вам всё объясню… — Он пробормотал, будто спросонья: — Попозже. — И вдруг, уставившись на дверь невыразительным взглядом, сказал, изменив тон: — Пускай себе служат мессы, да, да, пускай, если им угодно. Но я считаю, что покойнику уже ничего не нужно. Такой человек не исчезнет, фьюить — и нет его… По моему мнению, господин Антуан, всё в порядке, в данный момент всё в порядке, в полном порядке… — Легонько подпрыгивая на ходу, он вышел в прихожую, потряс седой головой и повторил уже более уверенно: — В данный момент… в данный момент его уже допустили в рай!

Едва только удалился Шаль, как Антуану пришлось принять портного, который явился примерять чёрный костюм. Тут-то его снова одолела усталость; его совсем доконало бессмысленное торчание перед зеркалом.

Он решил немножко вздремнуть, прежде чем подняться в отцовскую квартиру; но, провожая портного, столкнулся на площадке нос к носу с г‑жой де Батенкур, которая как раз собиралась нажать кнопку звонка.

Она протянула ему руку, заговорила очень громко, была растрогана их горем и явно переигрывала в своём сочувствии.

Но коль скоро она не собиралась уходить, становилось неприличным держать её на пороге и не предложить сесть; тем более что ей удалось оттеснить Антуана на шаг, и теперь она уже проникла в крепость. Всё послеобеденное время Жак не выходил из своей комнаты, дверь которой была рядом с прихожей. Антуан подумал, что брат услышит женский голос и наверняка узнает его; эта мысль была ему неприятна, он и сам не знал почему. Сделав любезную мину, он сдался, распахнул дверь кабинета и быстро надел пиджак. (После примерки он оставался в одной рубашке, и досада ещё усугублялась тем, что его застали врасплох.)