– Ты, Медведюшка? Что, что? – громко выкрикивала она. – Оленька? И Лёля здесь? Целую, целую всех вас! – затараторила она радостно. – Сюрпризом, значит? Смотрите же, ждём вас обязательно в воскресенье, к обеду… Только попробуйте опоздать. Сейчас, сейчас зову! Серёжа! – обернулась Варя к мужу. – Тебя зовут к телефону. Тут все – Борейко, Оля, Стах, Лёля…
Звонарёв тоже был взволнован приездом друзей, но разговаривал с ними гораздо сдержаннее, справился об их здоровье, самочувствии и в шутливой форме отдал им приказ явиться к нему на смотр в воскресенье.
Варя не дала ему разговориться, снова вырвала у него из рук трубку и, произнося сотню слов в минуту, долго ещё болтала с подругами о последних столичных новостях, о ценах на продукты, о домашних делах.
В одиннадцатом часу ночи прибыла телеграмма из Владивостока от отца Вари, генерала Белого. Он извещал о своем скором прибытии в Петербург.
– Почему он решил остановиться в гостинице, а не у нас? – обиженно спросил Звонарёв.
– Ты же знаешь моего папу, он не любит никого стеснять своим присутствием, даже самых близких, – напомнила Варя.
– Встретим его на вокзале, там видно будет, – решил Звонарёв и неожиданно обратился к Шуре: – А вы, Шурочка, чтобы обязательно были у нас с Филиппом Ивановичем в воскресенье. Соберутся друзья, вспомним прошлое.
– Я-то не приду, нет, – отказалась Шура. – Неловко мне как-то… в таком виде… А Филе скажу.
– Да, да, передайте ему, что я, Борейко, Стах Енджеевский – все очень хотим видеть его. И вас будем ждать вместе с ним! – настаивал Звонарёв.
Переночевав у Звонарёвых, Шура на следующий день побывала с Варей в акушерской клинике. Там Варе удалось выхлопотать ей как жене защитника Порт-Артура, бесплатное место в родильном отделении.
Глава 11
В субботу в доме Звонарёвых с утра поднялась суета. В помощь кухарке была приглашена ещё одна женщина, затем в хозяйственный водоворот была втянута и Надюшина няня, и все они под руководством Вари усердно месили тесто, толкли сахар, взбивали яйца, готовили начинку для пирогов.
Вернувшийся из училища Вася, к своей радости, тоже был привлечён к кулинарной работе. Растирая яичные желтки, он то и дело, улучив момент, совал сладость себе в рот. Маленькая Надюша толкалась тут же, пока не залезла руками в тесто. Потом лизнула солонку, приняв соль за сахар, и со слезами была удалена из кухни под надзор Васи.
Звонарёв по случаю субботы вернулся раньше, чем обычно. Дома его тоже ждали хозяйственные заботы, но пришёл Блохин и избавил хозяина от хлопот на кухне: неудобно же при госте заниматься такими делами.
Широкоплечий, коренастый, Блохин в штатском костюме казался ещё шире и плотнее. Глаза, глубоко посаженные на изрытом оспинами лице, глядели строго, проницательно, готовые ежеминутно вспыхнуть от гнева и раздражения.
Поздоровавшись с Варей и поблагодарив её за заботу о Шуре, Блохин прошёл в кабинет Звонарёва.
– Ну-с, Филипп Иванович, закуривай и рассказывай про своё житьё-бытье, – сказал Звонарёв, указав Блохину на кресло у окна и усаживаясь рядом.
– Что рассказывать-то, Сергей Владимирович, – невесело проговорил Блохин, свёртывая цигарку. – Сами знаете. Опять расценки снижают, опять ввели штрафы, чуть что – увольняют… Чёрные списки на особо строптивых рабочих завели. Одним словом, совсем замордовали нас хозяева да их приспешники. А тут ещё жандармы и шпики всюду рыщут.
– Шура говорила, что тебя с Нового Леснера уволили. За что же? – поинтересовался Звонарёв.
– С мастером схватился, – хмуро ответил Блохин и нервно затеребил кончик правого уса. – Он, шкура, рабочих под штраф подводил, перед хозяевами выслуживался… Известное дело – мастер! Меня в отместку оштрафовал, за ворота выгнал. В расчёт за неделю получил рубль с четвертаком. Вот и живи как хочешь.
– Ты, кажется, токарь по металлу?
– И токарь, и слесарь, и фрезеровщик. Почитай на всех станках работал.
– А с политикой как?
– Грешен, батюшка, – шутливо признался Блохин и сейчас же снова нахмурился. – Нельзя, Сергей Владимирович, нам, рабочим, без политики…
– Но время-то какое!.. Рискованно ведь, – напомнил Звонарёв.
– Верно, рискованно, – согласился Блохин. – Но драк без риску не бывает. Или, значит, бейся, или, ежели сдрейфил, лапки кверху, чтобы заводчик тебя до смерти заездил. Разве не так?
– Я не вдаюсь в политику, – уклончиво ответил Звонарёв. – А насчёт работы помочь могу. Приходи в понедельник ко мне на завод. В механический цех устрою. Работы у нас сейчас хватит – чиним повреждённые на войне пушки, ружья и всякое снаряжение. Рублей десять в неделю можно заработать.
– Начальство у вас военное?
– Военный завод – значит, и начальство военное.
– Боюсь, как бы мне не сорваться, – усомнился Блохин. – Не люблю офицеров, ещё с фронта оскомина осталась.
– А Борейко как же? – хитро прищурился Звонарёв.
– Он не в счёт, – решительно заявил Блохин. – Погоны и мундир у него офицерские, а душа наша, настоящая солдатская. Шура сказывала, что он тут, в Питере. Наверное, тоже по Стесселеву делу вызвали.
– Приходи завтра, повидаешься со своим другом у меня, – сказал Звонарёв.