Семья Звонаревых. Том 1

– Приду, – кивнул головой Блохин. – Беспременно надо на Борейко глянуть: таким ли он медведем остался, как в Артуре был, или обломался?

Вошёл Вася и пригласил их к чаю…

Далеко за полночь трудилась со своими помощницами на кухне Варя, пока не закончила всех приготовлений к приёму гостей. Только тогда в квартире погас свет и установилась тишина.

Гости немного опоздали к назначенному сроку, и Звонарёва уже начала нервничать. Она то и дело посылала Васю на улицу – не идут ли. В голубом бархатном платье, с пышной причёской золотистых волос и нежным румянцем молодая хозяйка выглядела сегодня особенно очаровательной.

Наконец в передней прозвучал долгожданный звонок. Варя, будто на крыльях, перелетела через прихожую к дверям, и там поднялась радостная суета – объятия, поцелуи, приветственные возгласы.

– Здравствуй, здравствуй, Серёжа, – гудел басом Борейко, крепко сжимая и встряхивая руку Звонарёва. – А ты, брат, разжирел, стал солидным, лет эдак на сорок с хвостиком.

Друзья обнялись, расцеловались.

– Неправда, Боря! Серёжа великолепно выглядит. Просто ты не привык его видеть в штатском, – попыталась выручить Звонарёва Ольга Борейко.

Стах Енджеевский выглядел удивительно свежо и молодо. По-прежнему в его глазах горели весёлые озорные огоньки. Как и раньше, подвижна была Ольга Семёновна Борейко. Томной и несколько вяловатой выглядела Елена Фёдоровна Енджеевская.

Из прихожей все шумно направились в гостиную. Тут было светлее, и стали заметны многочисленные шрамы на лице и шее Борейко. Левая половина его лица дёргалась от нервного тика: казалось, будто он кому-то хитровато подмигивает. Борейко старался держаться прямо, подтянуто, но временами заметно прихрамывал на левую ногу.

– Нога? Беспокоит? – участливо осведомилась Варя, заметив, как он поморщился, оступившись.

– Немного, – признался штабс-капитан. – Мелкие осколки нет-нет да и выходят наружу. Тогда приходится ложиться и звать эскулапов.

– Я заставлю Бориса посоветоваться здесь с врачами, – сказала Ольга Семёновна. – Он у меня органически не переносит их. Иногда терпение лопнет, прежде чем уговоришь его показаться доктору.

– А ты как чувствуешь себя, Стах? – обратился к Енджеевскому Звонарёв.

– Признаться, я и думать забыл о своих ранениях, – махнул рукой Енджеевский. – О них только и можно узнать из моего послужного списка; шрамов – и тех почти не осталось. А твоя нога, Серёжа?

– Прошу, полюбуйся! – с этими словами Звонарёв легко подпрыгнул и лихо выбил дробь ногами. – Могу даже вприсядку.

– О, да ты молодцом! – поразился Борейко. – Вот бы мне так!

Звонок в передней возвестил о приходе нового гостя.

– Это определенно он, Блохин! – воскликнула Варя и скрылась в прихожей. Через несколько минут оттуда раздался хрипловатый голос Блохина:

– Разрешите зайти?

Он был тщательно побрит, припомажен, с завитыми в колечко усами.

– Филя, друг сердечный! – бросился ему навстречу Борейко и стиснул его своими могучими руками.

Блохин был настолько растроган этой встречей, что вытащил платок и утёр набежавшие на глаза слёзы. Борейко был тоже взволнован до глубины души.

– Даже в слезу ударило, так обрадовался! – конфузливо сказал Блохин, и его некрасивое лицо осветилось удивительно мягкой и доброй улыбкой.

За вкусной едой и выпивкой незаметно летело время. Женщины разрумянились, мужчины свободнее разместились в креслах; Борейко расстегнул воротник мундира, Звонарёв закурил.

– Нет, вы подумайте, други мои, – загремел голос Борейко. – До чего мы дожили! Скажи мне об этом тогда, в Порт-Артуре, морду бы набил за розыгрыш – нипочём бы не поверил. Суд над Стесселем! Вот это ловко! – Борейко разразился таким оглушительным хохотом, что зазвенели бокалы на столе. – Воображаю Стессельшу, нашу бывшую всевышнюю владычицу артурскую, если бы ей сказать тогда… Что бы с ней было!

– Ну и что, ты рад этому? – спросил Енджеевский.

– Рад, конечно. Засудим-таки Стесселя, под петлю его подведём. Я первый буду его громить, сокрушу… Выпьем, друзья мои, чтобы Стесселя – под петлю.

– И мне кажется, что дело это необыкновенное. – Звонарёв вытер салфеткой губы, повернулся к Енджеевскому. – Царское правительство будет судить царского генерала. Первый раз в российской истории. Чудеса!

– А мне кажется, что вы всё ещё наивные, несмышленые мальчишки, – проговорила Ольга Семёновна, подойдя к мужчинам. – Подумаешь, удивил: суд над Стесселем! Во-первых, на эту скамью подсудимых рядом с ним не мешало бы посадить и некоторых других артурских генералов да петербургских министров…

– С самим царём-батюшкой во главе, – вставил своё слово Блохин.

– Вот именно, Филипп Иванович, вы правы. А во-вторых, судить дать право солдатам, народу. Вот тогда был бы другой разговор. А то комедия, да и только.

– Вот это по-моему, – крякнул от удовольствия Енджеевский. – Это мужской разговор. Хитры, канальи, захотели отыграться на Стесселе. Мы, мол, ни при чём. Это всё он…

– Наша, мол, хата с краю, мы ничего не знаем, – зло усмехнувшись, вставил снова своё слово Блохин.

– Так и получается. А в результате что? Всех помилуют да ещё ордена за измену дадут.